Самое первое знакомство

Детство и юность мои прошли в кубанских станицах, где евреями даже не пахло. Со школьной скамьи до мобилизации на фронт рядовым солдатом, где опять-таки евреев за все пять лет армейской службы я не видел. Потом в лагере общего ре­жима, куда попал за письмо Сталину, в котором критиковал начальство; среди политических заключенных тоже евреев не было, вопреки распространенному сегодня мнению, что сталин­ские репрессии были направлены прежде всего против «несчастных» евреев — «поборников свободы и справедливости». Ложь это. Политзэки, с которыми я провел в Амурлаге все шесть лет, были все сплошь русские и казаки. Были также бе­лорусы, украинцы, встречал литовца. Евреев — ни одного! Правда, в команде надзирателей был один старшина — Абрам, но он ничем не отличался от других надзирателей и запомнил­ся мне по одному случаю, который произошел в 1953 г., в год смерти «вождя и учителя».

Помнится, ранней весной в таежных предгорьях Саянских гор, где мы добывали рудное золото, — к нам в лагерь прибыло новое пополнение. Нашу бригаду после работы привели под конвоем из рабочей зоны в жилую. А чуть раньше к воротам привезли по этапу новую группу заключенных, человек двад­цать. Они сгрудились перед воротами и их принимали по спис­ку. Старшина-еврей из надзирателей в овчинном полушубке и армейской шапке со звездой держал в руках список и вызывал этапников по одному.

— Бирман Израиль Соломонович! — выкрикнул старшина с некоторым удивлением в голосе.

— Статья 58-10, часть 1 — 10 лет и три поражения в пра­вах, — привычно откликнулся этапник, выступая вперед.

Надзиратель уставился на вышедшего вперед улыбчивого заключенного в лагерном бушлате и ватной ушанке:

— Ты что, еврей?

— Так точно, пан надзиратель, еврей, — ответил этапник с акцентом в голосе. — С Западной Украины.

— Чудеса! Семнадцать лет в органах работаю, видел евре­ев, отбывавших за мошенничество, спекуляцию, воровство, подлог, но чтобы за политику, да еще за болтовню — такого в моей практике не было. Ты что, ненормальный, что ли? Или больной?

— Да нормальный я, пан надзиратель. Это меня оклевета­ли. Я комбинацию провернул, двух дураков надул. Чисто сра­ботал, не придерешься. А они взяли и на меня в органы насту­чали, сговорились, что я о Сталине анекдоты рассказывал. Ну вот мне и дали ни за что.

Это был единственный еврей-политзэк, встретившийся мне за годы блужданий по лагерям, тюрьмам и этапам. И то он очень быстро и прочно от нас обособился. С помощью соплеменни­ков, работавших в органах (сегодня я понимаю, что даже на­чальник нашего лагеря, капитан, носивший русскую фамилию Киселев и кличку Курт, был из того же неистребимого племе­ни), он быстро перешел на положение безконвойного, свобод­но уходил и приходил в жилую и рабочую зону; получил замечательную возможность проворачивать новые жульнические комбинации, надул нашего бригадира, купив для него в посел­ковом магазине бракованные карманные часы; с приятной улы­бочкой на устах обманул еще нескольких наших зеков. Ребята наши ему пригрозили и неизвестно, чем бы все это кончилось, но после смерти Сталина началась реабилитация, и Бирман был оправдан одним из первых.