Общественный институт ЭНИН

Даниил Андреев в «Розе мира» выделяет две России: зем­ную и небесную. Так вот, если в земной России ОИ ЭНИН был почти никому неизвестен, то в небесной он играл, очевидно, роль русского научного штаба страны.

Эта организация состояла в основном из тех подлинных ученых, которые были оттеснены на задворки науки эмиссара­ми еврейской солидарности, занимавшими административные кресла благодаря своей круговой поруке и невидимой помощи мирового жидовина. Об ОИ ЭНИН можно судить по руково­дителю этой организации.

Павел Кондратович Ощепков, 1908 г. рождения, был быв­шим безпризорником, потерявшим своих родителей в граждан­скую войну. Воспитывался в детдоме типа Макаренковской коммуны. Первые годы советской власти евреев в науке почти не было, и она была в основном русской, а значит, и справедливой. Ощепков с отличием окончил технический вуз; а еще студентом изобрел оригинальный новаторский радиолокатор, поэтому по направлению попал в один из секретных военных НИИ, где работал чуть ли не под руководством самого Туха­чевского. Но главком затем попал под репрессии, а вместе с ним попал в лагеря и Ощепков, где провел 10 лет — все годы Отечественной войны. В 1947 г. его реабилитировали, без за­щиты присвоили степень доктора наук и поставили заведую­щим крупной независимой лаборатории с правами почти ди­ректора института. Наблюдая разгром русской научной шко­лы в АН СССР, начавшийся, как мы уже говорили выше, на рубеже 50—60-х годов, Ощепков решил создать некое приста­нище для изобретателей и ученых, которых вытесняла и дави­ла набиравшая силу солидарность. Правда, в те годы он, как и все мы, этот процесс вытеснения из государственного научно­го аппарата подлинно творческих ученых связывал не с побе­дами еврейского братства, а с издержками прогрессирующей бюрократии и партноменклатуры. Но так или иначе он пору­чил одному из своих сотрудников искать по стране самород­ков и изобретателей из народа. В информационном простран­стве страны столкнулось два противоположных процесса: АН СССР организовала черномагическую инквизицию для препровождения самородков в психушки, а Ощепков стал создавать под них специальный институт.

Официально этот институт создавался под задачу разработ­ки новых энергетических источников, поэтому и получил та­кое название — «энергетической инверсии».

И вот в 1967 г. Ощепков собрал выявленных отвергаемых наукой изобретателей на первый учредительный съезд. И ока­залось, что 50% участников этого съезда — это такие же, как сам Ощепков, бывшие политические узники ГУЛАГа; или же неугомонные: воинствующие праведники, искатели истины и социальной справедливости.

Иудейский рейх понял опасность ОИ ЭНИН и всполошил­ся. К Ощепкову применили оккультные магические приемы, с ним случилось нечто среднее между инсультом и инфарктом и он попал в больницу. Закаленный невзгодами бывший лагер­ник выдержал этот удар и остался жив. Но его уволили из ака­демического НИИ и досрочно отправили на пенсию. Однако дело было сделано. Общественный институт — очевидно, пер­вая в послевоенные годы независимая неформальная научная организация — был создан. В темном научном царстве иудейс­кого Кащея забрезжил луч света. Русская наука сопротивля­лась!

Несмотря на дикое шельмование института со стороны прежде всего АН СССР, приклеенный к нему ярлык «сборища изобретателей вечных двигателей», ОИ ЭНИН стал регулярно один раз в два года проводить сессии. Об этом институте я уз­нал из откликов на мою статью в «Литературной газете», тоже стал его членом и в 1975 г. принял участие в работе третьей сессии этого института в Москве. Сделал там крамольный по отношению к теории относительности доклад об устройстве Вселенной и подобии микро- и макромиров. Это была моя лю­бимая идея, родившаяся еще в юношеские годы. Она имела определенный успех (а впоследствии одна из родившихся в годы «перестройки» независимых академий присвоила мне за нее звание академика). А с учетом статьи в «Литгазете» я стал в ОИ заметной фигурой и приобрел многих друзей, единомыш­ленников, соратников.

Сессия ОИ ЭНИН была для меня отдушиной в затхлой ат­мосфере омертвелой науки. Я уже более десяти лет работал в НИИ, участвовал во многих семинарах, конфе­ренциях, ученых советах. В официальной науке, из которой к началу 70-х годов уже было изгнано все русское, царил корыс­тный дух самоутверждения и самости. Каждый стремился грес­ти под себя, утвердить только свою тему, подставить ножку соседу, оплевать ближнего, вырвать за счет него побольше средств для себя.

Здесь же было все иначе. Каждый выступающий руковод­ствовался в первую очередь интересами общества и государ­ства, или даже человечества.

Парадоксально, но эти, в большинстве совершенно невли­ятельные, никому не известные, загнанные в угол еврейской солидарностью, отторгнутые и гонимые обществом новаторы и изобретатели смотрели далеко вперед, отчетливо рисовали бездонную пропасть, в которую катилась страна, да и все чело­вечество, высасывающее соки из матушки Земли, пытались предотвратить катастрофу. Они предлагали потрясающие по эффективности и простоте решения, докладывали о десятках сделанных ими открытий. Это были подлинные академики Зем­ли русской, мозговой интеллектуальный центр страны. Они защищали свой народ и все человечество. Но они не умели за­щитить себя. Это были русские «спасатели человечества» и на­рода, «двигатели прогресса», часть научных сил России, кото­рая была намертво привязана к Соборной Душе своего народа и по воле Провидения стремилась к осветлению науки, нейтра­лизации разгула в ней черных сил, к гармонизации человечес­кого общества и организованного Космоса. На эти бы силы опереться ЦК КПСС, защитить их от руководителей АН СССР, дать им средства и какую-то власть — и наша страна быстро бы решила свои проблемы, прочно укрепив себя мировым ли­дером. Но советское государство уже контролировалось со­всем иными силами и все это уже ЦК КПСС было не нужно.

С этого первого в моей жизни форума русской науки я вы­нес глубокое убеждение о невероятной талантливости нашего народа и о необходимости в первую очередь заниматься не про­биванием собственных идей, а всячески помогать этим людям. Это и стало главной программой моей деятельности на все пос­ледующие годы.

Через ОИ я познакомился с замечательным ленинградским ученым профессором Т. А. Лебедевым, авиаконструктором ака­демиком О. К. Антоновым, физиком и философом Ю. К. Дидыком, эфиродинамиком антиэйнштейновцем В. А. Ацюковским, системоаналитиком, физиком, историком и писателем С. М. Айвазяном, общественным деятелем, философом и физи­ком Г. У. Лихошерстных, физиком-философом и поэтом В. И. Гусаровым и еще с целым рядом неутомимых искателей истины и правдолюбцев, видевших угрозу распада СССР еще в 70-х го­дах и стремившихся создать условия для гармоничного разви­тия страны, без разрушения природы и общества. Но в услови­ях командно-административной системы, которую взял под свой жесткий контроль иудейский рейх, усаживавший в науч­ные кресла пусть бездарных, но «своих» людей, талант этих подлинных ученых Земли русской остался невостребованным. Более того, их титанические усилия улучшить общество и спа­сти науку от стяжателей нередко воспринимались дезориенти­рованной общественностью как «клевета на передовую советс­кую систему» и «злопыхательство завистливых неудачников», а они сами попадали под репрессии, шельмовались, переправ­лялись в психушки.

Не избежал этого и я. И тот факт, что мой сектор, несмотря на успешные испытания созданных нами вибросейсмических комплексов и самые лестные отзывы ведущих организаций и самого начальника главка, расформировали в начале 1976 г., т. е. через 6—7 месяцев после эниновской сессии, вряд ли случаен.

Русский народ в лице самой массовой партии, очарован­ный внешне культурными, ласковыми и приветливыми академиками АН СССР, пошел за ними, отдавая им на съедение своих русских людей, защитников и спасителей, под­линно русских академиков и ученых. В условиях жесткой партийной диктатуры и идеологической монополии КПСС воевать с иудейским Кащеем, полностью захватившим все руко­водство наукой в стране и сросшимся с той властью, которую народ называл «советской» и считал своей, было равноценно самоубийству. Но я все же набрался смелости выйти сознатель­но на тропу войны с хищным иудейством, ибо был уже не оди­нок. За моей спиной стояло русское научное братство ОИ ЭНИН. Более того, на сессии я познакомился с членами ОИ из Краснодара, образовалось Краснодарское отделение обще­ственного института. Меня выбрали его руководителем. А по­том это отделение мы легализировали как секцию экологичес­кой энергетики Краснодарского Дома ученых. Все это прида­вало силы.