JPAGE_CURRENT_OF_TOTAL
IX. ПРОРЫВЫ В СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННОМ ПРОИЗВОДСТВЕ И НОВЫЕ ТРУДНОСТИ
К 1925 г. восстановительные процессы в народном хозяйстве страны подошли к завершению. К этому времени аграрный сектор в основном достиг своих довоенных показателей, хотя, как подчеркивают исследователи, несмотря на впечатляющие темпы восстановления за начало отсчета бралась самая низшая точка.1 Сравнительно быстрому экономическому возрождению деревни способствовали хозяйственные преобразования, проводимые советской властью. К ним, в первую очередь, следует отнести мероприятия по совершенствованию системы налогообложения, кото-рысосуществлялись в общем контексте финансовой реформы, позволившей руководству страны не только остановить инфляцию к 1924 г., но и ввести новую валюту — червонец. Теперь все расчеты по сельскохозяйственному налогу проводились не в натуральной, а денежной форме. Это значительно упростило принципы обложения и возродило интерес крестьян к результатам своего труда, ведь имеющиеся излишки продуктов снова могли легально продаваться на рынках. Одновременно было принято решение объявлять нормы налоговых ставок весной, чтобы дать возможность сельхозпроизводителю заранее рассчитать сумму налогового сбора. Предполагалось учитывать и последствия возможных неурожаев, уменьшая размеры ставок.2
В октябре 1924 г. РКП (б) провозгласила новый курс «лицом к деревне», и в первые месяцы 1925 г. началась подготовка к проведению экономических реформ на селе. Апрельский (1925 г.) пленум РКП (б) к первоочередной отнес задачу по облегчению и упорядочению налогообложения.3 В осуществлении решений пленума в Московской, Тверской и Тульской губерниях налоги в среднем были снижены на 57%. К примеру, тульские крестьяне в 1924 г. уплачивали с 1 десятины пахотной земли 4 руб. 28 коп. налога, а в 1925 г. всего 1 руб. 81 коп. С мест сообщали, что единая налоговая компания протекает довольно успешно. В Калужской губернии налог поступал исключительно деньгами и хлебно-заемными облигациями. Экономическое положение калужских крестьян признавалось в общем удовлетворительным. Идентичное положение сложилось и в Смоленской губернии, хотя здесь экономическое положение селян, ввиду недорода, было тяжелым.4 Тем не менее, несмотря на предпринятые властью усилия, вместо 470 млн. руб. сельхозналога в 1925 г. удалось реально собрать по стране лишь 330 млн. руб.5 Действительно, план по сдаче единого сельскохозяйственного налога не был полностью выполнен ни в одной губернии РСФСР. Так в Ивано-Вознесенской губернии он составил 70,66% от итоговой суммы, в Рязанской — 57,3%, в Орловской — 75,2%, в Тверской — 76%.6
Постепенно основная тяжесть налогового гнета стала возлагаться на зажиточное крестьянство, что соответствовало предложениям апрельского (1926 г.) пленума ЦК ВКП (б). Наиболее обеспеченная часть деревни выплачивала и большую часть единого сельскохозяйственного налога, который, несмотря на агитационные лозунги и утверждения властей о его стабилизации, с начала 1926 г. неуклонно продолжает расти. Это было связано как с покрытием бюджетного дефицита, так и с необходимостью новых капиталовложений в промышленность, источником для которых, разумеется, становилась деревня. В 1925/26 г. советское крестьянство выплатило 252 млн. руб. налога, а в 1926/27 г. уже 358 млн. руб.7 В Московской губернии налог в этот период составил 5,5 млн. py6.8 Жители Тверской губернии в 1925 г. собрали 1,5 млн. руб. налога, а в 1926 г. 5,4 млн. руб. 9 Несмотря на очевидную разницу в суммах, мы можем, со значительной долей уверенности, говорить о том, что это финансовое давление деревня могла еще выдержать, так как речь шла не о разорении и ликвидации товарных хозяйств, а лишь о некотором сдерживании их общего роста. Доказательством этому может служить минимальное увеличение числа разделившихся дворов, например, в Тульской губернии. В 1924 г. таких дворов было 2,40 %; в 1925 г. — 2,62 %; в 1926 г. — 2,68 %.10 Анализируя статистический материал, английский историк А. Ноув пришел к выводу, что до 1925 г. руководство страны предполагало действовать в рамках нэпа, осуществляя борьбу с частником лишь экономически, посредством более эффективного управления государственной торговлей и промышленностью.11
Следует заметить, что в данный период еще окончательно не сложилась система широкого внеэкономического принуждения, поэтому к тем собственникам, кто имел задолженности или совершал экономические проступки, применялись достаточно мягкие судебно-административные взыскания. Согласно циркуляру Тверского губисполкома от 24 апреля 1925 г. при первичном обнаружении неучтенных объектов их просто включали в налогообложение. Однако повторное утаивание или предоставление заведомо ложных сведений могло повлечь уже судебную ответственность.12 Циркуляр от 8 ноября 1925 г. уточнял правила выставления на торги крестьянского имущества в случае существенных недоимок. Описи и продаже не подлежали земледельческие и промысловые орудия; семена, необходимые для посева; не снятый урожай; одна корова, одна лошадь или заменяющий ее скот.13 В Московской губернии на крестьян, не заплативших вовремя налог, налагался штраф в размере от 1 до 5 руб. в зависимости от суммы задолженности.14 Вместе с тем, начиная с 1926 г. более широко стали применяться такие меры наказания как лишение свободы и принудительные работы. Так, в Бронницком уезде Московской губернии с сентября по декабрь 1926г. количество заключенных под стражу увеличилось в полтора раза.15
В 1925 г., следуя намеченному курсу «лицом к деревне», XVI партконференция приняла решение о переходе от административных мер борьбы с частным капиталом к либерализации внутридеревенских отношений. III съезд Советов (май 1925 г.) предложил пойти на уступки крестьянам в области ценовой политики. Предпринимались конкретные шаги, облегчающие использование наемного труда, расширяющие свободу земельных отношений: допускалась долгосрочная аренда, ликвидировались маломощные совхозы, устанавливалась 25-процентная скидка с подесятинной оплаты землеустроительных работ на всей площади крестьянских земель, что, безусловно, ускоряло этот процесс.16 Предоставленная сельскохозяйственным производителям возможность использовать внутренние резервы стала благоприятной почвой для возрождения аграрного сектора.
Деревня незамедлительно отреагировала на хозяйственные преобразования, осуществляемые властями. В первую очередь это коснулось производительной сферы села. В 1923-1925 г. наблюдается рост посевных площадей в большинстве губерний Центрального промышленного района. В Московской губернии он составил почти 348 тыс. га, в Тверской — 919 тыс. га, в Тульской — 116 тыс. га.17 Клин яровой пшеницы по стране с 1922 по 1925 г. увеличился на 91%, ячменя — на 41,3%, овса — на 34%.18 Хотя неурожай 1924 г. несколько снизил общие показатели, но он не смог переломить наметившуюся положительную тенденцию.Для закрепления достигнутых положительных результатов, государство стало поощрять и поддерживать крестьян в вопросе приобретения сельскохозяйственной техники, широко привлекая систему кредита. Если в 1922/23 г. правительство выделило деревне на эти цели 3,5 млн. руб., в 1923/24 г. — 6,9 млн. руб., то в 1924/25 г. — уже 28,4 млн. руб., в 1925/26 г. — 52 млн. руб.19 Размер кредита достигал почти половины стоимости сельскохозяйственного инвентаря. Причем, срок погашения кредита зависел от сложности и, следовательно, стоимости машин и выделялся на 1-5 лет.
Достаточно быстрыми темпами расширялась площадь пахотных земель. Хлеборобы, углубляя товарность своих хозяйств, постепенно совершенствовали систему обработки земли, осуществлялся переход от трехполья к многополью. С реорганизацией системы обработки земли менялась и структура посевов. Многопольная система предусматривала не только посевы ржи, пшеницы, но и производство технических культур. Предпочтение отдавалось тем видам, которые могли быть легко реализованы и имели устойчивый спрос. Как следствие, увеличиваются посевы овса, льна, масличных культур, сахарной свеклы и табака.20 Рост производства важнейших культур сопровождался возрождением порайонной специализации сельского хозяйства, определенным прогрессом в агротехнике, распространением более урожайных семян и т.п. Это позволяло поднимать продуктивность хозяйства.
Заметные сдвиги произошли и в заготовках льна, которые с 1923/24 г. по 1925/26 г. выросли более чем в два раза, а снабжение промышленностью — более чем в три раза. Этого оказалось достаточно, чтобы не только превысить довоенную загрузку промышленности, но и отправить часть льна на экспорт.21 К тому же, в условиях продолжавшегося сохраняться острого недостатка промышленных товаров деревня также использовала увеличение посевов льна для расширения в 1,5 раза переработки льноволокна и производства домотканных тканей, по сравнению с дореволюционным уровнем.22
Одной из наиболее привлекательных культур для крестьянина продолжал оставаться картофель, производство которого была в среднем около 100-110 тыс. тонн. В Московской губернии, к примеру, в 1924 г. было собрано 94,0 тыс. тонн картофеля. В 1925 г. этот показатель увеличился до 116,4 тыс. тонн.23 В Тульской губернии за два года было собрано 103950 тонн картофеля, а в 1926 г. — 113431 тонн.24
Реорганизация системы обработки земли сказалась на росте производства кормовых трав и на размерах посевных площадей под однолетними травами. Неблагоприятные погодные условия 1925 года несколько уменьшили показатель валового сбора сена, но ситуация выправилась к 1926 г.25 В 1926 г. жители Подмосковья значительно расширили площади занятые однолетними травами: в 1925 г. — 21,5 тыс. га., а в 1926 г. — 34,9 тыс. га.26 Это, безусловно, содействовало развитию мясного и молочного животноводства. Именно ему крестьяне уделяли особое внимание, так как доходы от реализации молока и мяса (пользующихся устойчивым спросом на городских рынках), занимали важное место в структуре крестьянского бюджета.
К 1925 г. деревня смогла превысить довоенную планку в численности поголовья свиней, крупного и мелкого рогатого скота, однако значение свиноводства в крестьянских хозяйствах было еще невелико.27 В 1924-1926 гг. более интенсивно происходил процесс воспроизводства стада, так как крестьяне, занимаясь селекцией, не стремились реализовать молодняк на рынках. Успешными следует признать мероприятия по восстановлению конского поголовья, проводившиеся в соответствии с решениями III Всесоюзный съезд Советов (май 1925 г.) В частности, в Московской губернии поголовье лошадей увеличилось в 1,2 раза, в Тверской и Тульской губерниях соответственно в 1,1 и 1,4 раза.28 Тягловую силу стремились приобрести те хозяйства, которые лишились ее в годы гражданской войны или нуждались теперь в связи с наделением их землей.
В итоге, уверенный подъем животноводческой отрасли благотворно сказался на росте и усилении сельскохозяйственного производства, что в свою очередь вселяло в единоличника надежду на «взаимовыгодное сотрудничество» с властью.
Активная роль в таком сотрудничестве отводилась кооперации, которая должна была стать посредником между аграриями и государством. К 1926 г. удельный вес кооперированных крестьянских хозяйств в СССР достиг 35 процентов. К сентябрю 1926 г. 36 % жителей Подмосковья были заняты в различных формах кооперации.29 С 1923 г. руководство страны стало уделять значительное внимание идее производственной кооперации. Особой популярностью среди деревенских жителей пользовались ТОЗы, так как они, сохраняя значительные элементы индивидуального хозяйства, при этом решали важную для крестьян проблему улучшения обработки земли. В Московской губернии в 1925 г.было зарегистрировано 67 товариществ по совместной обработке земли.30 В Тульской губернии вчетверо выше — 267, а в Тверской работало только 3 товарищества.31 Положительно воспринимали крестьяне и деятельность артелей, особенно если в губернии или уезде такие объединения работали эффективно. Примером для тульских крестьян являлась артель «Луна» в д. Лукино, которая работала дружно, имела племенной скот на коллективных началах, а также оказывала помощь местной школе. Такое образцовое хозяйствование повлияло на жителей соседних сел Никулино и Глинище, где 30 домохозяев также приняли решение об организации артели.32 А вот существующие коммуны, в большинстве своем, не пользовались авторитетом среди деревенских мужиков, что объясняется не только высокой степенью обобществления собственности, но и их неэффективной работой. В частности, обследование коммуны КИМ, находящейся в Бронницкой уезде и состоящей всего из 5 человек, выявило ее большую задолженность по кредиту и крайне слабую работу.33
К вновь создаваемым коллективным хозяйствам селяне относились с большой опаской, несмотря на существенную помощь, которую государство им оказывало. Осторожность крестьян вполне понятна, ведь доверие к аграрной политике большевиков было подорвано в период «военного коммунизма» и возрождалось медленно, с большим трудом. Между тем, ВКП (б), исходя из идеологических соображений, все больше делала ставку на коллективные хозяйства. Их землеустройство проводилось в первую очередь, причем большую часть расходов брали на себя административно-хозяйственные органы. Инструкция Тверского губисполкома рекомендовала при отводе земли сельскохозяйственным коллективам выдавать ссудный кредит до 90% таксовой стоимости работ.34 Значительные скидки предоставлялись колхозам в приобретении сель-хозинвентаря и сложной техники. Несмотря на это, процесс численного увеличения и укрупнения колхозов шел медленно. Так, в Тверской губернии в 1924 г. насчитывалось 85 колхозов, в 1925 г. — 91, а в 1926 г. всего 59.35 Численность колхозов в Московской и Тульской губерниях была выше и составляла к 1926 г. 287 и 208 соответственно.36 По данным ЦСУ, в середине 1927 г. на отдельный колхоз приходилось 13 крестьянских хозяйств, 50-52 га. посевов, 3-4 лошади, 6-7 голов крупного рогатого скота, 9-10 овец, 4 свиньи. Стоимость обобществленных средств производства исчислялась всего в 4 тыс. руб.37
С целью интенсификации производственного кооперирования власть стала увеличивать масштабы льгот. На всей территории СССР к 1925 г. скидка по сельскохозяйственному налогу для коллективных хозяйств достигала 25%, а более трети вообще были освобождены от уплаты налогов.38 Однако большинство колхозов Московской, Тверской и Тульской губерний платили налог на уровне середняцкого хозяйства или даже несколько выше. Так на одну колхозную семью в этих губерниях приходилось 35 руб. налога; на одного едока — 4 руб.; на одну десятину земли — 4 руб. 65 коп.39 Показатели же обложения середняцкого хозяйства составляли на одну семью 20 руб. налога; на едока — 4 руб.; на одну десятину земли — 4 руб. 45 коп.40 Очевидно, такая налоговая практика была связана с небольшим количеством губернских колхозов, а также с их невысокой рентабельностью. К тому же партийные функционеры в этот период продолжали рассматривать колхозы как одну из возможных форм развития производственной кооперации, но отнюдь не единственную.
Таким образом, к концу восстановительного периода аграрный сектор, при поддержке государства, смог не только приблизиться к довоенным уровню, но и по некоторым показателям превысил его. Прорыв, осуществленный в сельском хозяйстве, благоприятно сказался на социально-экономическом развитие деревни, способствовав росту посевных площадей, увеличение поголовья скота, положительно повлияв на товарность сельскохозяйственной продукции, в следствие чего оживилась повседневная жизнь села, жители которого стали задумываться о реальных перспективах будущего сотрудничества с властью.
Вместе с тем, реализация принципов нэпа в сельском хозяйстве была сопряжена и с новыми трудностями. В начале 1925 г. власти впервые столкнулись с кризисом хлебозаготовок. В Тульской губернии возникла реальная угроза голода, причем, по некоторым данным, число недополучающих хлеба колебалось в пределах 83 тысяч человек.41 Оценивая ситуацию, автор статьи в журнале «Тверской край» резюмировал, что общая тенденция среди крестьян воздерживаться от продажи хлеба..При анализе потоков продажи хлеба он приводит следующие данные: «12 волостей сбывают хлеб на ближайших базарах, 8 — в местных кооперативах и лишь 3 волости государственным органам».42 Ожидание сельхозпроизводителями более высоких цен на хлеб вызвало раздражение у власти, начались разговоры (инициируемые самими верхами) о крестьянском саботаже.
— 126-Изменения в налоговой системе, увеличение денежной массы, в том числе за счет кредитов, привело к росту количества продуктов, выброшенных на рынок. У Сталина и его окружения создалось впечатление, что платежеспособность деревни неконтролируемо поднялась. Чтобы погасить ее были пересмотрены цены на промышленные товары и снижены закупочные цены на сельскохозяйственную продукцию. К примеру, в Тульской губернии закупочные цены на растительное масло в 1924 г. составляли 25 коп. В 1925 г. масло у населения покупали уже за 23 коп., а в 1926 г. всего за 18,5 коп.43 «Ножницы цен» взрастившие в 1923 г. кризис сбыта, в 1925 — 1926 гг. привели к так называемому «товарному голоду», который «есть та же инфляция, но только скрытая, в том числе и под рассуждением о диспропорции в развитии промышленности и сельского хозяйства, к которой она на самом деле никакого отношения не имеет, и иметь не может».44 Лишь высокий урожай 1926 г. позволил на время решить хлебную проблему.
Следует подчеркнуть, что большевики не умели руководить экономикой экономическими мерами. По мнению ряда историков, все нэповские мероприятия имели политизированный, идеологический налет: «если налог, то классовый; если кредит, то целевой; если прибыль, то социалистическая; если аренда, то краткосрочная».45 Действительно, руководство страны, опасаясь перейти грань, за которой деревня станет неуправляемой, стало постепенно сворачивать те уступки, которые им были сделаны.
Столкнувшись с серьезными трудностями, представители власти пытались найти решение в административно-хозяйственной плоскости, установив твердые обязательные цены для государственной, кооперативной и частной торговли, снижая цены на промышленные изделия и поднимая заготовительные цены, хотя III съезд Советов в своих резолюциях гарантировал крестьянству гибкое государственное регулирование. В результате, такая ценовая политика «под самым святым предлогом борьбы с кулаком, помогла бедноте, как волк помог лошади, когда от нее остались хвост и грива».46
В связи с медленными темпами хлебозаготовок в конце 1925 г., право торговли хлебом для частников было резко ограничено, хотя еще летом единоличная торговля в Московской, Тверской и Тульской губерниях специально была освобождена от промыслового налога.47 Вмешательство государства способствовало переводу товарных потоков в кооперативную торговлю (увеличив долю госторговли) и уменьшило товарооборот частника.
Апрельский (1926 г.) пленум ЦК ВКП (б) и XV партийная конференция требовали использования всех средств экономического подъема деревни в интересах социализма. С 1926 г. начинается перестройка системы налогообложения. Теперь в поле зрения налоговых органов попадают не только доходы от основных отраслей хозяйственной деятельности крестьянина, но и от второстепенных, таких как садоводство, огородничество и т. д. В окладные листы включаются доходы от кустарных промыслов и неземледельческих заработков. Для единоличных хозяйств вводится «самообложение», прекращается доступ к кредитам, идут в ход принудительные займы, резко повышается подоходный налог не только на зажиточные, но и на средние слои деревни. Курский крестьянин B.C. Халин в письме «Всесоюзному старосте» в 1926 г. горько сетует: «У середняков уже и так горб вырос, как у верблюда».48 Растерянность и удрученность односельчан высказывает крестьянин Д.А. Васюков из Вологодской губернии: «К великому сожалению, всех передовых крестьян, стремящихся поднять свое хозяйство по-культурному, одергивают и создают такие условия, что какой бы ни было передовик не захочет больше продвигать свое хозяйство вперед».49 Изменения в системе обложения привели к потере крестьянского интереса к трудоемким отраслям земледелия, что проявилось в значительном росте площадей под многолетние травы. Сельхозпроизводители ф?ктически забрасывали свою пашню под сенокос. Если в Московской губернии в 1925 г. под многолетними травами находилось 45,8 тыс. га., то в 1926 г. — 72,6 тыс. га., а к середине 1927 г. — уже 120,1 тыс. га.50 Одновременно в Подмосковье начинает уменьшаться посевная площадь, занятая под озимыми: 1924 г. она равнялась 41,7% от общей посевной площади, в 1925 г. — 41,3%, а в 1926 году — 38,2%.5| Это было неслучайно, так как налоговые нововведения заставляли крестьян переориентироваться на травопольно-молочно-огородное производство.
В системе сельскохозяйственной кооперации шире, чем раньше, начинает применяться практика дифференцированных вступительных взносов в зависимости от социального статуса. Частично было ограничено кредитование верхушки деревни. По свидетельству современников: «крепких в кооперацию не принимают. Крестьян разделили, а кооперацию разорили и разложили»52. Вместе с тем, кредитование бедноты осуществлялись бесперебойно, из специального фонда. Тульские крестьяне из средств фонда получили в 1924 г. 249 тыс. руб., в 1925 г. — 1 млн. 354 тыс. руб., а в 1926 г. — 2,5 млн. руб.53
Смещение акцентов в пользу директивных механизмов происходит также и в области поземельных отношений. По решению местных властей работы по разверстыванию на хутора и отруба проводились в последнюю очередь. На их проведение выделялось не свыше 50-процентной таксовой стоимости.54 Одновременно правительство приняло решение о значительном сокращении предоставления кредитов единоличным хозяйствам для приобретения сельхозмашин. 3 декабря 1926 г. Совет Труда и Обороны запрещает дальнейшую продажу тракторов и других сельхозмашин единоличникам, вскоре сокращается до одного года сроки аренды земли, вводятся всевозможные барьеры по найму рабочей силы в сельском хозяйстве и только через «батрачкомы», принимается решение запретить субаренду, «ограничить эксплуататорские тенденции кулака».55 Эти действия вызвали недовольство среди жителей деревни, что привело к некоторой стагнации аграрного сектора. Можно утверждать, что ее основная причина кроется в наметившейся с весны 1926 г. такой корректировке нэпа, которая снижала его потенциал и хозяйственную привлекательность для сельских тружеников. Здесь и отказ от неналоговых методов накопления, и товарный дефицит, и ошибочная ценовая политика. Как следствие, крестьянские хозяйства в эти годы продолжают сохранять направленность на самообеспечение всем необходимым.56
Тщетные попытки руководства страны справиться с рыночной стихией привели не только к свертыванию кампании «лицом к деревне», но и сужали рамки новой экономической политики в аграрном секторе. И хотя время с 1925 по 1927 гг. действительно являлось благоприятным для села, можно согласиться с мнением ряда историков, что это был слишком короткий период, чтобы появилась целостная и всеохватывающая система.57 Возникшие трудности и противоречия требовали постепенного и весьма деликатного решения, которое не должно было лежать в плоскости внеэкономического принуждения.
Но большевики избрали другой путь. Давление партийно-государственного администрирования все сильнее сказывалось на крестьянском хозяйстве, заставляя искать пути самосохранения, подталкивая единоличников к новой конфронтации с господствующей политической и экономической системой.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Данилов В.П. Коллективизация сельского хозяйства в СССР /История СССР. № 5. 1990. С.8
2. РГАСПИ. Ф. 17.On.112. Д. 732. Л. 140.
3. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Изд. 9-е. ТЗ. М., 1984. С. 344.
4. Советская деревня глазами ВЧК — ОГПУ — НКВД. С. 175-176.
5. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 179. Л. 65.
6. Советская деревня глазами ВЧК — ОГПУ — НКВД. С. 189.
7. История крестьянства. Советское крестьянство. Т. 1. С. 356
8. Ковалев Д.В. Подмосковное крестьянство в переломное десятилетие 1917:1927. М.: «Прометей». 2000. С. 103.
9. Отчет Тверского губернского исполнительного комитета за 1924-25гг. к XIV съезду Советов. Тверь. 1926.С. 109
10. Статистический справочник по Тульскому округу. Тула. 1929. С. 178.
11. А. Ноув. О судьбах НЭПА. /Вопросы истории. №8. 1989. С. 172.
12. Бюллетень Тверского губисполкома№2. Май. 1925. С. 13.
13. Бюллетень Тверского губисполкома№8. Ноябрь 1925. С. 18.
14. ЦГАМО. Ф. 66. Оп. 11. Д. 1173. Л. 201.
15. ЦАОДМ. Ф. 1581. Оп. 1.Д. 130. Л. 97. Об.
16. Ковалев Д.В. Подмосковное крестьянство в переломное десятилетие 1917-1927. М., 2000. С.80.
17. ЦГАМО. Ф. 66. Оп. 17. Д. 122. Л. 54.
18. История крестьянства. Советское крестьянство. Т.1. С.275.
19. Там же. С. 274.
20. ЦГАМО. Ф. 66. Оп. 23. Д. 8. Л. 394.
21. История крестьянства. Советское крестьянство. Т. 1. С. 277.
22. Там же. С. 276.
23. Москва и Мссковская губерния. Статистико-экономический справочник 1923/24-1927/28 гг. М. 1929. С.398.
24. Отчет Тульского губернского исполнительного комитета за 1925-26 гг. Тула. 1927. С. 51.
25. ЦГАМО. Ф. 66. Оп. 11. Д. 3232. Л. 23.
26. Москва и Московская губерния. Статистико-экономический справочник г. Москвы и Московской губернии 1923/24-1927/28. М: Моск. стат. отд., 1929. С. 398
27. РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 4. Д. 918. Л 34.
28. ЦГАМО. Ф. 66. Оп. 17. Д. 122. Л.12.
29. Статистический справочник СССР за 1928 г. М., 1929. С.785, 791.
З0. На борьбу с разрухой (Тульская губерния в период восстановления народного хозяйства 1921-1925 г.) Тула. 1980. С. 161.
31.Краткие сведения о состоянии сельского хозяйства в Московской губернии. С. 15. Статистический справочник по Тверской губернии. Тверь. 1929. С. 409.
32. Советская деревня глазами ВЧК — ОГПУ — НКВД. С. 269.
ЗЗ. ЦАОДМ. Ф. 1581. Оп. 1. Д. 130. Л. 78.
34. Бюллетень Тверского губисполкома № 3. Июнь 1925. С. 29.
35. Тверская губерния в 1926 — 28 гг. Тверь, 1929. С. 27.
36. ЦГАМО. Ф. 66. Оп. 11. Д. 6222. Л. 24; РГАСПИ. Ф. 17. 6п. 21. Д. 1822 Л.18.
37. История крестьянства. Советское крестьянство. Т. 1. С.376
38. Там же. С.300
39. Тверской край № 5. Май 1926 г. Тверь. 1926. С. 20.
40. Там же.
41. ГАРФ. Ф. 7820. Оп. 1. Д. 64. Л. 94.
42. Полосин И. Тверская деревня в 1924-25 г. / Тверской край №3. Март 1926. С.11-12.
43. На борьбу с разрухой (Тульская губерния в период восстановления народного хозяйства 1921-1925 г.) Тула. 1980. С.166.
44. Симонов Н.С. Советская финансовая политика в условиях НЭПа (1921-1927) /История СССР. № 5. 1990. С. 53.
45. Дмитренко В.П. Четыре измерения НЭПа // НЭП. Приобретения и потери. М., 1994. С. 38. Кужба О. А. Местные органы власти в 1925-1927 г //НЭП: завершающая стадия/ Соотношение экономики и политики. М.,1998. С.167.
46. К.Д. Савченко — И.В. Сталину. /Известия ЦК КПСС. 1989. №8. С. 204.
47. БюллетеньТверсокго губисполкома № 5. Август 1925. С. 24.
48. Письма во власть... Указ.соч. С. 472.
49. Отечественная история. № 1. 1993. С. 200.
50. Москва и Московская губерния. Статистико-экономический справочник г. Москвы и Московской губернии 1923/24-1927/28. М: Моск. стат. отд., 1929. С. 398
51. ЦГАМО. Ф. 66. Оп. 23. Д. 8. Л. 394.
52. К.Д. Савченко — И.В. Сталину /Известия ЦК КПСС. 1989. №8. С. 205.
53. На борьбу с разрухой (Тульская губерния в период восстановления народного хозяйства 1921-1925 г.) Тула. 1980. С. 160.
54. Бюллетень Тверского губисполкома № 3. Тверь. 1925. С. 29
55. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Ч. I Издание седьмое. М. 1953. С. 850, 927, 851.
56. Рогалина Н.Л. Новая экономическая политика и крестьянство. В кн НЭП. Приобретения и потери. М., 1994. С. 141
57.Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. С. 16
|