JPAGE_CURRENT_OF_TOTAL
Глава 2. Природные, социально-хозяйственные и геополитические факторы культурогенеза средневековой Центральной России
...Мы до сих пор внуки Даждьбога и в огромной степени зависим от природного мира, в котором были рождены и который воспитал наш общий характер. «И свычаи, и обычаи», и верования, и труды наши от той земли, которая была отчиной и дединой еще нашим предкам.
Валентин Распутин. 1985 г.
Природная среда и земледельческая колонизация как основания этнокультурогенеза
В отечественной истории раннее и зрелое Средневековье (VII-XV вв.) - эпоха эволюции русской народности, образования ядра ее территориально-культурного пространства и формирования первичной социально-государственной системы Руси-России, проходивших на фоне и в условиях постоянных миграций и хозяйственного освоения ландшафтов. Это период становления русского характера и кристаллизации ментально-смысловых структур русской культуры в ситуации сложнейших внутренних и внешних этнических и цивилизационных взаимодействий. Время обретения основных черт «русскости», сложения образно-художественного языка отечественной культуры и их закрепления в национальных образах мира и специфической художественной системе.
Определяющую роль в осуществлении этих процессов, называемых современной наукой этно-, социо-, культуро- и цивилизациогенезом (И.В. Кондаков), сыграли природные2 (ландшафтные, климатические, биосферные, гидрографические), геополитические и собственно культурные (земельная колонизация, торговый обмен, общинно-территориальный характер взаимоотношений, обретение государственности, христианизация) факторы, задавшие темп, порядок и архитектонику самобытной славяно-русской культуре и цивилизации. В сущности, каждое из этих обстоятельств в той или иной мере можно считать постоянно действующим (при определенном векторном и силовом изменении) на протяжении всего Средневековья.
Вопрос взаимовлияния среды и человека обсуждается наукой уже более сотни лет, оставаясь актуальным в первую очередь для изучения древних и средневековых культур. Особо значим он в исследовании генезиса и характера «эколого-ландшафтных» культур, к коим принадлежит и русская культура с ее неоднозначным цивилизационным путем.
Автор оригинальной теории этногенеза Л.Н. Гумилев относит образование этносов не столько к социальным, сколько к природным процессам с определяющей ролью «вмещающего ландшафта» (Л.Н. Гумилев) в формировании архетипов сознания. По его мнению, именно образы родной земли, ассоциирующиеся с типологизированными элементами или конкретными формами ландшафта, воплощаясь в устойчивые символы этнической принадлежности, обуславливают и бытовое поведение, и макросоциальные события. «...Этносы... всегда связаны с природным окружением благодаря активной хозяйственной деятельности. Последняя проявляется в двух направлениях: приспособления себя к ландшафту и ландшафта к себе», - отмечал он [10, 101], особо подчеркивая, что именно ландшафт и климат детерминируют характер этнических процессов и, в конечном итоге, определяют весь ход истории развития человечества.
Г.В. Вернадский, также полагавший взаимодействие природы и общества основой и содержанием всемирно-исторического процесса, определял русское национальное развитие как внутреннее саморазвитие социального организма в заданных условиях внешнего влияния - «месторазвития»3, накладывающего на него печать своеобразия и обуславливающего исторические особенности всех его общественных институтов.
Н.А. Бердяев, посвятивший последние годы своей жизни поискам истоков неординарности русского характера, исследованию своеобразия национальной ментальности и причин формирования тех или иных ее составляющих, противоречивость, склонность к философствованию, непостоянство и сложность русской души объяснил влиянием разомкнутое™ и чрезмерной протяженности территории, отпечатавшихся в сознании ощущением бесконечности и необъятности, как признанием того, что не может быть низведено до конкретного и определенного и что послужило основанием особого национально-религиозного горения. Смирение, неистовая любовь, богоискательство, парадоксально уживающиеся в русской душе с разрушающей ненавистью, воинственным атеизмом и высокомерием; мягкость, доброта, послушание - с анархией, жестокостью и своеволием, по его мнению, своей амбивалентностью отразили «пейзажное противостояние», контраст открытого и замкнутого пространств территории национального становления.
Наш современник И.В. Кондаков пишет об этом следующим образом: «Русская равнина и ее почвенное строение, пограничье леса и степи, река и бескрайнее поле, речная сеть и междуречье, овраги и летучие пески, суровый климат и сложные взаимоотношения с соседними народами, в частности, кочевыми народами Великой степи, - все это формировало и мировоззрение русского народа, и фольклорные фантастические образы, и народную философию, и характер земледелия, и тип преимущественной хозяйственной деятельности, и образ жизни, и тип государственности» [20, 44].
Можно, конечно, не соглашаться с тем или иным мнением и спорить (что периодически и происходит) о том, насколько и в какой мере роль природного окружения обусловила этническое и культурное своеобразие русских, однако при ближайшем рассмотрении нельзя не заметить его очевидного влияния на национальный характер. Природные явления, пережитые и осмысленные в их системности как социо- и культурогенные факторы, своеобразно отразились в менталитете русской культуры, став фундаментом российской и евразийской цивилизации с особым значением для нее географической основы - соотношения леса и степи, граница между которыми размыта и в ландшафтном, и в хозяйственном смысле. Как бы там ни было, именно ментальность, этот своеобразный код «месторазвития», оказалась в национальном формировании системообразующим фактором, объединив целый ряд генетически разных, но связанных между собой общей исторической судьбой, единством территории, сходными геополитическими и природными условиями -ландшафтом, климатом, строением почвы, акваторией, фауной и флорой и т.д. - культур.
Взаимодействие с природой - очень важная составляющая отечественной культуры на всех этапах ее развития. Причем, «природный вектор» реализовался сразу по нескольким направлениям: в укладе хозяйственной жизни и быта, ментальности и структуре культуры, архетипах коллективного сознания и" способах их художественного воплощения, в особенностях личности и удивительном феномене русского мышления с его психологическим ощущением органичной вписанности в природное окружение.
Бесконечность пространств и казавшиеся неиссякаемыми природные богатства, красота и одухотворенность ландшафта породили и сопровождавшийся периодическими перемещениями экстенсивный способ хозяйствования с его потребительским отношением к природному миру, и все разнообразие ремесел, многоцветье и выразительность художественного творчества. Постоянные переходы и встречи с представителями других народов и иных традиций, заимствование разного опыта и умений, торговый и культурный обмен воплотились в образы пути, реки, лесостепи, межкультурного посредничества, веками переживаемые носителями национальной культуры и осознаваемые ныне «как составная часть менталитета русской культуры вообще» [20, 46].
Тысячелетие формировавшиеся и глубоко укорененные языческие образы родной природы, верования и обряды, с нею связанные, предопределили специфическую окраску христианского и собственно национального мироощущения, выраженного православно-языческим синкретизмом и «двукультурьем» - тесно взаимодействовавшими или противостоявшими друг другу народной и «ученой» культурами, предуготовившими цивилизационно-историческую судьбу России.
Однородность природных условий, быта, рода занятий, языка, религии, этническая терпимость способствовали консолидации разрозненных племен в единую народность, обретшую свою политическую форму и самосознание через создание государства Русь, христианскую идеологию и архетипический образ Русской земли.
В свое время Н.К. Пиксанов, один из идеологов «регионального культуроведения». анализируя литературную карту Франции, сделал вывод, что «литературные деятели с принудительностью распределяются по местностям у больших рек, портов, крупных путей сообщения» [29, 45]. То же самое следует сказать относительно территориально-культурного формирования России, история которой показывает, что не только и не столько политические, сколько социально-хозяйственные процессы, возникавшие вокруг магистральных коммуникаций, вызывали этнорегиональные взаимодействия, создавали или опустошали целые культурные области.
Центрально-административный регион Российской Федерации -Центральная Россия - охватывает наиболее древние из них. Географически - это лесостепная (Черноземье) и лесная зона Восточно-Европейской или Русской равнины: Среднерусскую возвышенность и Валдайская Окско-Донская низменность с характерным равнинным, с незначительной холмистостью рельефом, разнообразными ландшафтами и «пестрыми» почвами. Этническое, социально-хозяйственное и административно-территориальное его оформление, начавшись в середине первого тысячелетия восточнославянской земельной колонизацией, продолжалось несколько сотен лет в разных условиях сменяющихся цивилизационных эпох и неослабевающего геополитического напряжения.
Открытые пространства и равнинный рельеф, густая сеть полноводных рек и чистые зарыбленные озера, умеренно континентальный климат и плодородные почвы, обильные промысловым зверем лиственные, хвойные и смешанные леса на протяжении длительного времени определяли природно-географическую и экономическую привлекательность Восточно-Европейской равнины, способствуя встрече, тесному общению и сближению самых разных народностей.
В период «великого переселения народов» эти территории, к тому времени зонально освоенные финно-угорскими, балтскими и тюркскими племенами, подверглись активной колонизации славян. Уже в VI—VII вв. область единства славянской материальной культуры охватывала Западный Буг, Восточную Румынию, Восточную и Южную Польшу, Придунайскую Болгарию, Чехию и Словакию, Поднепровье, Подесенье, Полесье и Поднестровье. С точки зрения современной науки является очевидным, что славянская культура второй половины первого тыс. н.э. на всей славянской ойкумене в общих чертах была сходной, однако в отдельных районах в развитии материальной и духовной культуры имелись локальные отличительные черты, обусловленные рядом причин разнородного характера, в том числе необходимостью социально-природного взаимодействия.
Как показывают ономастика и процессы этнокультурной дифференциации, славянские этнические образования не были собственно племенами, а представляли племенные союзы, соплеменности (В.Я. Петрухин, Д.С. Раевский) или «народцы» (П.Н. Третьяков), способные в процессе распада и расселения в различных ареалах сохранять свое исходное имя, общность картины мира и способа хозяйствования.
Этнонимия и в первую очередь племенные названия свидетельствуют об особой значимости для славянского этнического самосознания ландшафта - древляне (дерева), живущие «в лесех звериньским образом», дреговичи (другувиты) - на дрягве, болоте - и земледелия: поляне - «поле, пахотные земли», лендзяне - «лядь, расчищенная от леса под пашню земля». Эта особенность активного восприятия природного космоса отразилась и в заимствовании и последующей лингвистической и культурной ассимиляции гидронимов и топонимсз мест расселения.
Подвижность славян, отмеченная еще в VI в. византийским историком Прокопием Кесарииским как частая перемена места жительства, была связана с традиционным для славянского хозяйства переложным земледелием - использованием естественных гарей или выжиганием леса под поле, обусловившим характерный для славянской культуры способ расселения - земледельческую колонизацию. Быстрое истощение плодородной почвы вынуждало землепашца на протяжении жизни, переходя с места на место, осваивать не один десяток заимок [4, 109].
Заселяемые территории с оптимальными для обработки землями, пестрыми ландшафтами и богатыми ресурсами позволяли вести комплексное многоотраслевое хозяйство, сочетая земледелие с охотой и лесными промыслами, по мере необходимости и в силу конкретной ситуации отдавая предпочтения тому или другому. Зональные климатические и ландшафтные условия определяли региональное своеобразие и способ ведения хозяйства, формы и элементы материальной культуры, отражались в народных верованиях, обычаях и обрядах, формировали менталитет.
Периодические переходы на новые земельные участки и постоянная готовность к перемене мест стали первопричиной неприхотливости славянской и одним из условий относительной неукорененности русской жизни, скрывавших за внешней непритязательностью, неустроенностью и убогостью быта органичность, простоту и цельность мировосприятия. Освоение первозданной, дикой природы -«пустыни-пустоши», созидание на грандиозной и величественной земле «полноты бытия» выразилось не только и не столько в маркировке и материальном обустройстве ближайшего пространства, сколько в глубоком единении с окружающим миром, упорядочении, гармонизации и символизации сущего. Свой «дом» славянин-земледелец построил в своем сердце, соединив в единое целое макро- и микрокосмос, и воспроизводил в любых условиях. Уже тогда зародилось и окрепло столь характерное для многих поколений русских чувство единения с природой, ощущение сопричастности вечности; способность мыслить и жить в гармонии с миром.
Засушливые степи, таившие немалые опасности и непредвиденные трудности леса, топи и болота воспитывали умение терпеливо преодолевать невзгоды и лишения, развивали выносливость, приучали не надеяться на милость судьбы. Естественная необходимость формировала осторожность и сметливость, заставляла, приглядываясь к окружающему, отыскивать и разрабатывать «удобья» и обучаться новым хозяйственным приемам, породила удивительную восприимчивость натуры, гибкость ума и несгибаемость характера. Постоянное внутреннее и внешнее тяготение к новым просторам («за тридевять земель», «туда, не знаю куда») и вечный выбор («направо пойдешь - коня потеряешь...») закрепились в национальном менталитете. На их основе утвердилась детерминирующая жизненную энергию дихотомия: непреходящая устремленность «за горизонт» в поиске «вольной волюшки» и привязанность к земле-кормилице; парадоксальная личностная интровертность при абсолютной душевной открытости; всеохватный эстезис и глубочайшая рефлексивность русской культуры.
С колонизацией земель связано и «гнездовое» расположение славянских родовых «однодворок», и особенности становления русских городов, и вся более чем тысячелетняя история российского государства, повороты которой так или иначе зависели от освоения территорий.
Продвигавшиеся в разных направлениях восточные славяне к VIII-IX веку дошли до верховьев Оки, Дона, Волги, Западной Двины, Волхова, Ладожского (Нево) и Ильменского озер и Белого моря. Векторы и пределы их миграций определялись особенностями заселяемого ландшафта, сложившимися хозяйственными и социальными традициями и возможностью мирного соседства с инородным населением. В силу этих причин ареал распространения славянских этнических образований не вышел за пределы леса и лесостепи и на огромном пространстве Среднерусской возвышенности и Валдайской Окско-Донской низменности охватил лесную с «пестрым» почвенным слоем и лесостепную черноземную зоны, заняв пригодные для земледелия побережное мелколесье и пойменные луга.
Преобладающее положение средневековых археологических памятников Центральной России демонстрирует особую привлекательность для обитания и хозяйственной деятельности человека природных условий речных долин. Близость реки и экономически выгодные для освоения ландшафты первой надпойменной террасы с богатым и разнообразным растительным покровом, незалесенные пространства с разнотравно-луговыми и разнотравно-ковыльными участками степи, небольшие по площади изобилующие дичью леса на протяжении нескольких веков притягивали поселенца-земледельца.
При этом характер размещения и плотность населения на различных ландшафтных типах были неодинаковы и менялись в зависимости от климатических, хозяйственных, военно-политических и социальных (в последнюю очередь) факторов.
Для VIII - первой половины X века характерно преимущественное освоение лесостепи с равномерным распределением открытых и лесистых участков. С последней трети X до последней четверти XI столетия интенсивно заселяются пояса северных ополий (Стародубское, Варо-Судостьское на Брянщине и Владимиро-Суздальское), на юго-востоке наблюдается уменьшение количества поселений и увеличение их средних размеров, идет строительство порубежных укрепленных линий, защищавших от кочевнической Степи, и расселение на непригодных для земледелия солончаковых участках «своих поганых»4. Конец XI - середина XIII века демонстрируют явное смещение населения на север, социальную дифференциацию поселений и возрастание роли городов как катализаторов освоения феодализирующейся округи.
Неизменными во все периоды средневековой эпохи остаются «островное» (микрорегиональное) заселение территории и активное использование разнообразных систем земледелия: от подсечно-огневого и пойменного до пашенного с различными типами рала и плуга. Непроходимые лесные массивы верховий рек и речных водоразделов долгое время служили естественными границами освоенного пространства, а «отдельные речные системы», по мнению С.М.Соловьева, обусловив последующее «историческое деление русской государственной области на части», в совокупности уже к XI столетию составили «Русскую землю» - ареал преимущественного славяно-русского заселения, своими пределами практически совпадающий с границами современного Центрально-административного региона Российской Федерации.
Формы этнокультурной динамики в Центральной России
Огромное влияние на мировоззрение и самосознание славянских народов, обусловившее их этническое и национальное своеобразие, оказала встреча и перекрестное взаимодействие с различными культурами и цивилизациями. Многоликость славянского мира -во многом итог воздействия социальной и культурной среды, в какую в ходе миграций попадали локальные славянские сообщества, оказавшиеся способными при любом соседстве и в любой ситуации активно усваивать чужой культурный опыт, сохраняя собственные сущностные силы и обогащая изначальные традиции.
За несколько веков преодолев огромные расстояния от Карпат до Волги, от Кавказа и южных морей до северной тайги, освоив степи и перелески, побережья рек и лесные ополья и расселившись среди различных тюркских, угро-финнских и германо-балтских племен, славяне частью консолидировали, частью вытеснили или ассимилировали аборигенное население. Славяно-финно-угорский, славянотюркский и славяно-балтский симбиоз археологически засвидетельствован на достаточно четко очерченной территории чересполосными поселениями и смешенными формами материальной культуры. Примечательно, что именно славяне стали носителями консолидации, чему способствовало раннее образование в их социуме территориальной общины, принимавшей любого инородца вне зависимости от его племенной и этнической принадлежности.
«Этническая сетка» славянского расселения, «наложившись» на расселение коренных народов, инициировала широкую этнокультурную интеграцию. Неизбежные коммуникации между пришлым и местным населением, с одной стороны, породили взаимообмен продуктами материальной деятельности и заимствование хозяйственных приемов и духовного опыта, сформировав новые умения и небывалые прежде культурные феномены. С другой стороны, тесные контакты, имевшие место брачные связи и кровнородственные отношения вызвали метисацию славян, приобретших ранее не свойственные им антропологические черты, языковые формы и речевые диалекты. На обширных пространствах Восточно-Европейской равнины активизировались процессы этногенеза, началось оформление новой культурной ойкумены.
Для региональных этнокультурных процессов Центральной России славянская колонизация имела решающее значение. Продвижение славян, сопровождавшееся закреплением на южной и юго-западной границе тюркских кочевий черноземной лесостепи и степного левобережья Днепра, растворением среди многочисленных финно-балтских племен верхних Днепровского, Деснинского и Волжского бассейнов и вытеснением «чуди» на севере5, образовало в центре Русской равнины отдельные области доминирования славянского этноса со своими особенностями этнического и культурного свойства.
Прослеживая по динамике археологических культур VII—X вв. этапы, направления и пути славянских миграций и отмечая границы культурных диффузий, историки в пределах Центральной России выделили близкие между собой славянскую, верхнеокскую, ромен-скую и борщевскую археологические культуры, соответствующие трем обширным зонам расселения крупнейших славянских этнических групп - восточной, юго-восточной и южной, и также салтово-маяцкую (алано-сарматскую) и волынцевскую, оставленную, по мнению археологов, славянизирующимися алано-болгарами [8, 8-9].
Перемещение славян на северо-восток Восточно-Европейской равнины, начавшееся в IV-VI вв освоением южных степей по Дону, Северному Кавказу, Тамани и Дунаю, сопровождалось тесными межэтническими контактами и культурным взаимообменом со степными народами, породившими симбиоз и консолидацию тюркской кочевой и славянской земледельческой форм социальности [13, 90]. Раннесредневековая историография юго-восточной Руси, акцентируя внимание на смешении и напластовании археологических культур, отмечает высокую плотность заселения и активное долговременное использование (практически до половецкого и татаро-монгольского разорения) степных и лесостепных территорий юга Центрального региона разноплеменным кочевым, полукочевым и оседлым ремесленно-земледельческим населением.
Так, памятники на р. Воронеж (Лысогорское селище, Белогорское, Животинное городища и Михайловский могильники) и в Подонье (Семилукское городище, Борщовское селище и городище Титчиха) содержат свидетельства длительного совместного проживания славян и алано-болгар (волынцевская культура), а также появления здесь к IX веку носителей «салтовской культуры» и донских славян [6, 178]. Напротив, гнезда борщевско-вятической культуры отмечены среди салтовских поселений по рекам Донец, Оскол и Хопер.
Давние контакты славян с кочевым миром юго-восточных степей демонстрирует и разнообразие хозяйственной деятельности населения Днепровского Левобережья. Согласно археологическому и антропологическому материалу и историческим источникам в V-VII вв., земли к югу от Десны и Сейма занимали ирано-язычные сармато-аланские племена, вытесненные славянами в бассейн Дона в самом начале VIII века6. Славянское перемещение на эти и донские территории, отмеченное в VII-VIII вв., носило, по мнению исследователей, активный характер и было вторжением «большой массы нового населения, одна часть которого осела на левых притоках Днепра, а другая пошла далее на восток в бассейн Дона..., где оставила памятники борщовского типа» [26, 131].
Следы симбиоза разноэтничных образований содержит волынцевская' археологическая культура VIII-IX вв. Левобережья Среднего Днепра, где предметы салтовской культуры являются обычными, как и отдельные памятники волынцевского типа верховий Дона и Оки. Косвенным подтверждением широкого этнокультурного общения на этой территории является отсутствие выраженных укреплений на большинстве волынцевских поселений. Памятники материальной культуры свидетельствуют также о разрушении традиционных племенных структур, что, по мнению специалистов, объясняется необходимостью совместного противостояния оседлых народов культурно чуждым кочевникам. Противостояния, неизбежно ускорившего интеграцию местного населения и переселенцев-славян.
В этническом формировании населения лесостепного ареала (Днепровское Левобережье, Средний и Верхний Дон) Центральной России принимали участие и балты (П.Н. Третьяков), делившие Днепровское Левобережье с тюрками по линии Поныри-Курск-Беседино-Обоянь (В.В. Енуков). Распространившаяся в VIII-X вв. северо-западнее от этой черты роменская культура, совпадающая с ареалом гидронимов иранского происхождения и салтовскими поселениями, формируется на старых древнебалтийских, скифских и алано-сарматских поселениях, охватывая нижнее и среднее течение рек Тускари и Сейма, бассейн Верхнего Пела от Обояни до Суджи и верхнее и нижнее течение р. Реута. В обозначенных пределах (Курское Посемье) локализуются поселения семичей - одного из летописных племенных образований «сиверов», «северитов»8.
Не исключено, что формирование «сиверов-северитов-северян» как отдельной этнографической единицы и племенного союза обусловлено взаимодействием остатков местного населения с расселившимися в VIII-IX вв. в районе средней Десны, бассейна Сейма и Сулы разрозненными, стихийно двигавшимися в северо-восточном направлении группами праславян [24, 140]. Однако оно может быть и результатом сложного синтеза вытесненных из Приазовья и Причерноморья полян-аорсов-русов с местными балтекими и иранскими элементами, и итогом этих обоих, параллельно проходящих, процессов.
Этноним «севера», как считают ученые (И.И. Ляпушкин, А.К. Зайцев, В.В. Седов), унаследован новопоселенцами от носителей предшествующей культуры и свидетельствует о заимствовании новым населением названия населения-предшественника. Лингвистически как и слово «север» или территориальные гидронимы Сев и Савва, оно может восходить к иранскому «seu» - черный9. С черно-одетыми или меланхленами (Геродот) [11, 352] идентифицируется территория современной Черниговской, Сумской, Курской, южной части Брянской и Орловской и западной части Воронежской областей. Распространенные на огромной территории памятники роменской культуры ранних и поздних стадий охватывают верхнее и среднее течение рек Воркслы, Пела, Сулы, бассейн Сейма, поречье Десны, называемые в исторических источниках вплоть до середины XVII века Северской землей. И хотя к настоящему времени не сложилось единого мнения относительно этнической принадлежности предшественников северян-роменцов (одни исследователи относят их к финно-уграм, другие - к праславянам, скифам, иранцам и т.д.), археологический и антропологический материал, исторические источники, гидро- и топонимика подтверждают связь роменской культуры Днепровского Левобережья и Посемья с древнеиранским наследием [11, 352]. В частности, идентифицируемые с северянами височные кольца, найденные с керамикой роменского и борщевского типов IX-X вв., исследователи связывают с аваро-славянскими древностями10.
Древнерусский этнический массив Ярославского Поволжья и Волго-Окского междуречья демонстрирует соседство славянского, финно-угорского и балтского этнических комплексов на первом этапе расселения (IX-X вв.) и их смешение и синтез на втором (XI—XII вв.) [14, 83]. Чередование на значительной части территории лесной Руси финских и славянских названий рек и населенных пунктов указывает на инфильтрацию славян и внедрение их починков и деревень между редкими аборигенными поселениями. От активного сопротивления пришельцев оберегала в первую очередь низкая плотность (не приходилось захватывать освоенные места) населения. Как писал русский историк В.О. Ключевский, в первоначальный период естественной колонизации «могли случаться соседские ссоры и драки, но памятники не помнят ни завоевательных нашествий, ни оборонительных восстаний». «Мирному общежитию способствовали необъятные просторы, а также разница в промыслах у народов...» [31, 27]. Славяне принесли в лесной край земледельческую и скотоводческую культуру плодородного юга, финно-угры передали им приемы лесной охоты и деревообработки, добычи пушнины и бортничества. Однако слабо консолидированные и этнически не сформировавшиеся местные племена в пределах занятой славянами территории растворились в новом населении.
Полностью славянизировались и обрусели «приокцы» - мещера и мурома. Освоили новый язык и культуру меря11, занимавшие низовья рек Шексна и Молога, Верхнее Поволжье и ярославские и костромские земли, Ростовское и Клещино озера, в районе которых недалеко от мерянского Сарово в IX веке появился первый опорный пункт славянского освоения Залесья - торгово-ремесленное поселение Клещин (городище)12. Утратили этническую специфику весь, лама и заволжская чудь. Влияние восточных славян испытала на себе мордва, особенно эрзя13. На колонизованных землях северо-востока возникли Рязань, Муром, Суздаль, Ростов, сохранявшие следы славяно-финского симбиоза продолжительное время (например, Чудской конец в древнем Ростове).
Балтское происхождение большинства гидронимов Смоленщины и Подмосковья наряду с археологическими свидетельствами дает основание полагать, что балтские племена с летописным названием «голядь» не покинули мест обитания, а также были ассимилированы славянами [25, 59]. С этой точки зрения, вятичи и радимичи - результат формирования в процессе многопоколенной ассимиляции и метисации потомков Вятка и Радима аборигенами и инородными вновь приходящими группами славян, представляют собой одновременно и этнографические сообщества, и территориально-племенные объединения.
Этноним «кривичи», по мнению лингвистов, имеет основу балтского происхождения [30, 176-177], то есть также обозначает новообразованную в процессе активного симбиоза этническую единицу Балтами по археологическим и лингвистическим данным к моменту прихода славянских колонистов была заселена значительная часть лесной зоны от Припяти и Сейма до водораздела Западной Двины и Волги [17, 3]. Интересно, что памятники показывают, что первоначальная славянская инфильтрация осуществлялась здесь не родовыми семьями, а группами преимущественно мужского населения, не создававшего собственных поселений, а подселявшегося к местным обитателям. Последующее кривичское население формировалось «из пришлых славян и аборигенных балтских и западно-финских племен, находившихся в процессе ассимиляции и славянизации» [26, 96]. Помимо того, существуют определенные археологические свидетельства и некоторого норманнского участия в этих процессах.
Таким образом, согласно обоснованным научным данным в VIII-IX вв. в отдельных территориальных зонах Центральной России шла активная диффузия мигрирующего славянского и инородного коренного населения, спровоцировавшая его симбиоз и консолидацию и породившая в зонах наиболее тесного контакта новые этнические образования. Одни ученые относят их к племенам, другие считают более высоким и сложным продуктом этнической эволюции, предшествующим собственно древнерусской народности. В частности, П.Н. Третьяков, считает, что кривичи, вятичи, радимичи, как и словене новгородские, «были не только племенными объединениями, но и примитивными народностями, или «народцами». Л.Н. Гумилев в свою очередь называет их субэтносами.
Можно предполагать, что определенную роль в этногенетических процессах сыграло и славянское язычество, как более универсальное и всеобъемлющее, по сравнению с племенными тотемическими религиями автохтонного населения, мировоззрение, способствующее межплеменной консолидации. Последующий синтез и конгломерация различных антропо- и культурогенных свойств меняющегося в процессе постоянных миграций населения осуществлялись уже на почве христианства и привели к формированию древнерусской народности. Причем этническое название «русские» выражает высокую степень связанности новообразованного населения с определенной территорией и его причастность общей, объединяющей традиции. Именно поэтому слова крещенный, православный и русский до сих пор воспринимаются как синонимы.
Археологическая карта Центральной России показывает, что большинство оседлого земледельческого населения Руси IX-X вв. [19, 38; 1, 26] было сосредоточено в малодворных, кучно расположенных, тяготеющих к малым рекам и концентрирующихся у укреплений родовых поселениях. В то же время для рассматриваемого исторического периода наиболее характерны археологические комплексы из соседства селищ, городищ-убежищ, святилищ и курганных могильников с типичными разноплеменными атрибутами. Такого рода памятники - материальные свидетельства больших неукрепленных поселений с этнически неоднородным, поликультурным населением, связанным не кровным или племенным родством, а экономическими и политическими интересами. Поднятые на раскопах вещи демонстрируют тесное взаимодействие земледельцев и ремесленников, торговцев и воинов, подтверждают высокий уровень развития ремесла и широкий ареал торгового обмена.
Следы такого рода поселений (IX-X вв.) с несомненно сходными признаками обнаружены на обширной территории Центрального региона: на Смоленщине, в бассейне Оки, в Посемье и Попселье, в Верхнем Поволжье и Залесье. Все изученные ныне археологические памятники такого рода: Михайловский, Петровский и Тимеревский центры у Ярославля, Гнездово на Днепре под Смоленском, залесское Сарово, Супруты на р. Упе, притоке Оки, Титчиха на Дону, Горналь, Гочево и Липино Курщины - объединяет наличие характерных разнокультурных материалов (норманнских, иранских, арабских, византийских, хазарских) и расположение на основных водных и сухопутных торговых коммуникациях.
Гнездовское и Сарское городище, Тимерево и Клещин, Гочево и Горналь с очевидной торгово-ремесленной ориентацией, дружинными могильниками (захоронения воинов разноэтничного происхождения) и этнически неоднородным населением, возникли за 100-150 лет до своей материальной (археологической) фиксации на транзитных путях оживленной международной торговли как станы, где временно или постоянно пребывали купцы и воины. Исследование некрополей, городищ, ремесленных подгородий и загородий, чья активная жизнь приходится на вторую половину IX - начало XI вв., яркими, прежде всего погребальными, комплексами, подтверждает принадлежность обитавших здесь социальных верхов к дружине и высокое развитие ремесла. Находки арабских и византийских монет, предметы импорта и саптовской культуры (ременная гарнитура, элементы вооружения и характерных для степняков или скандинавов погребальных обрядов) указывают, в первую очередь, на тесные связи с Востоком и присутствие норманнов.
В научной среде уже более сотни лет существуют разные, в том числе противоположные, активно дискутируемые точки зрения на степень участия и роль норманнов-викингов в организации транзитной торговли, торговых городов и собственно древнерусского государства. Одно бесспорно для всех - достаточно отчетливый внутригосударственный, внутрирусский характер такого рода поселений и явные признаки функционирования на маркированной ими территории единой управленческо-экономической системы. Кроме того, археологически доказано, что в Центральной России не было ни одного крупного поселения, основанного выходцами из Скандинавии, которые оседали на уже существующих, принадлежащих местному населению поселениях и растворялись среди него [24, 252].
С культурологической точки зрения, упомянутые памятники - осязаемые свидетельства широкого культурного и этнического симбиоза, подготовившего в Восточной Европе во второй половине первого тысячелетия от рождества Христова рождение нового государственного образования, а также базу и условия для формирования нового этноса.
В силу природных, экономических и геополитических причин в центре Восточно-Европейской равнины возникли три зоны напряженного взаимодействия славяно-ирано-тюркского, славяно-финно-угорского, славяно-германо-балтского этнического субстрата. Предопределенное сосуществованием на одной территории, пересечением промысловых и торговых интересов, профессиональным расслоением и взаимообменом продуктами деятельности, общностью экономики и распределением функций, выраженных отношениями господства и подчинения, конфликта и ассимиляции, партнерства и сотрудничества, диффузии и симбиоза, в этническом и культурном плане это взаимодействие оказалось максимально плодотворным. Тесное соседство и сопутствующее ему сближение и взаимное обогащение языка и культур породило новый этнос, основой которого стали славяне. Славяне, а потом и русские - известные в истории Евразии носители преимущественно земледельческой культуры -освоили степное скотоводство и лесные промыслы, превратившись в народ-пахарь, народ-лесопромышленник и народ-предприниматель. Однако, изначально формируясь как народ-посредник (Г. Вернадский) между живущими рядом племенами и народностями, русские в первую очередь стали народом-торговцем, большее значение для которого имели торговые пути и прежде всего естественные - объединяющие лес и степь великие реки с их притоками.
Гидрография, торговые коммуникации и урбанизационные процессы как условия формирования славяно-русской этнической территории
По свидетельству византийского полководца Маврикия (VI в.), раннеславянские поселения, состоявшие из 10-15 размещенных группами жилищ или родовых дворов (деревень), располагались по берегам рек среди лесов, болот и зарослей тростника и так «соприкасались друг с другом, что между ними не было большого расстояния». Несколько вытянутых вдоль берега деревень составляли общину - вервь. Эти приметы славянского заселения юга и юго-запада Восточной Европы столь же характерны для ее более северных лесостепных, а потом и лесных территорий, и отличаются разве что меньшей плотностью и большей удаленностью одной верви от другой. Использовался этот «принцип» освоения пространства и в последующие эпохи (XVI—XVII столетия) в иных географических областях уже русскими колонистами.
Устойчивая близость восточнославянских поселений к воде объясняется не только тем, что водные артерии на протяжении длительного времени являлись главными путями расселения и сообщения между отдельными родами, общинами или племенами, но и тем, что в речных долинах, как правило, располагались плодородные аллювиальные почвы и заливные луга - «удобья», создававшие выгодные условия для ведения сельского хозяйства. Немаловажным было также, что открытые водоемы избавляли от необходимости сооружения глубоких колодцев, а от берегов рек было легче начинать освоение незнакомых и уже этим враждебных территорий.
Археологическое исследование средневековой Центральной России подтверждает, что на ее землях самыми распространенными топографическими типами славянских поселений были приречный и мысовой, характерные и для лесостепи, и для лесной зоны. При этом мысовой формировался на открытых пространствах, где существовала угроза нападений. Здесь занимались возвышенные малодоступные участки - естественно защищенные укрепления: созданные изгибами русла реки мысы, выступы коренного берега над поймой реки или озера, образованные при впадении мелких ручьев и речек в более крупные реки или двумя оврагами и речной долиной. Луга и мелколесья речного побережья оставались постоянной зоной хозяйствования.
В безопасных для проживания местах заселялись преимущественно первая надпойменная терраса и пойма. При этом удаленность от источника не превышала 100-150 м, а компактные мелкие родовые поселения тяготели к крупным, образуя сельские территориальные общины. Кроме рельефа и гидрографии, имели значение и особенности почвенного и растительного покрова: освоение речной долины проходило достаточно интенсивно в двух направлениях: вдоль реки или водоема и от низких уровней к высоким.
В степном и лесостепном порубежье преобладала хуторская система расселения. Большая часть населения жила здесь в зоне обрабатываемого земельного участка, собираясь в общее укрытие на малодоступных, а со временем и искусственно защищенных площадках («горожах, городах») лишь в случае опасности, что особенно характерно для поселений посемьцев [16, 8] и верхнедонских славян [5, 21-24]. В конструкции таких «городов» есть индивидуальные отличия, связанные с особенностями ландшафта, наличием подходящей растительности и опытом оборонительных действий. Для роменской культуры, например, характерны частоколы по вершине рва. У северянского племени семичей укрепления были в виде наклонных частоколов из расколотых пополам бревен высотой 8-9 метров14 (Ратское и Горнальское городища) - такая строительная технология экономила материал и давала преимущество в организации обороны. Сразу же за стеной городища нередко начиналось неукрепленное поселение-селище, площадь которого достигала 5-10 га. В ближайшей округе в радиусе 3-5 км располагались небольшие, также неукрепленные, поселения-хутора. Сгустки таких поселков составляли общину, жители которой в минуту опасности прятались в городище-крепость.
Аналогичные, без постоянных жителей, но более примитивные городища-убежища на островах среди болот или вершинах холмов были и на лесной Смоленщине, особенно в южной и юго-западной ее части (в северных районах Смоленской земли такие сооружения единичны). Они представляли собой или культовые сооружения, или укрепленные хозяйские усадьбы - своеобразные замки землевладельцев. Городища-замчища, помимо земляных валов, с наиболее уязвимых сторон окружались по периметру довольно мощными бревенчатыми стенами. Над входом устраивалась деревянная башня (городище Воищина), а в сравнительно небольших, как показывают раскопки, дворах располагались шесть-десять построек жилого и хозяйственного назначения.
Собственно оборонительную функцию «городов» раннего средневековья можно предполагать лишь у северянских (роменская археологическая культура) «городищ», цепочкой мысовых укреплений по рекам Псел, Сейм и Свапа закрывающих славянские земли от кочевников Степи, группы «ростовских городищ»15 на Клещине озере да около семидесяти домонгольских крепостных поселений16, преграждавших путь волжским булгарам на территории нынешнего Подмосковья.
Становление средневекового русского города как своеобразного социокультурного организма имело собственную историю, во многом отличную от западноевропейской и своею целью, и своим характером и структурой, и своей символической и образной системой. Еще в XIX столетии родилось предположение (М.Д. Затыркевич, Н.И. Костомаров, А.И. Никитский, А.Е. Пресняков) о возможном сходстве между древнерусскими городами и античными полисами. Новейшие работы (И.Я. Фроянов, А.В. Флоря, В.П. Даркевич) в области изучения социально-экономического строя Руси и особенностей формирования и функционирования городов, подтвердив автономность существования раннегородских поселений, позволяют исследователям сравнивать роль обширной речной сети Русской равнины с колонизационным значением морей в античной Греции, а древнерусский город с прилегающими к нему землями рассматривать как системное социально-хозяйственное образование, близкое городам-государствам Древнего мира.
Однако мнения приверженцев такого рода «территориально-городской» структуры существенно расходятся в ее хронологическом определении. Игумен Иоанн Экономцев, например, сопоставляет «города-государства» с ранним средневековьем: «Система экономических, торговых, политических, культурных, религиозных связей на Руси VI-VIII веках охватывала огромный регион, где реки играли такую же роль, какую имело в Древней Греции Эгейское море, связывавшее между собой разбросанные на побережье материка и островов города-государства» [18, 21], - уверен он. И.Я. Фроянов, поддержанный другими исследователями, напротив, считает, что своеобразные «городские волости» с главным городом, пригородами и сельскими округами складываются лишь к концу X - началу XI столетия, тогда как в течение XII века идет процесс становления древнерусских городов-государств, обозначивший в Северо-Восточной Руси пробивавшиеся сквозь вечевую демократию «монархические тенденции» [29, 227].
Необходимо отметить, что современная историография не только склоняется к признанию за древнерусскими торговыми городами цивилизационной системообразующей роли, но и усматривает в формировании и функционировании хозяйственно-культурной и социально-политической структуры «первоначальной» Киевской Руси (X-XI вв.) повторение «пути Греции и Рима» с приближением «на севере» (Новгород-Псков) к модели демократического греческого города-полиса, а на юге (Киев) - к модели «централизованной метрополии римского типа», в конечном итоге разрушенных внутренними (бедность территориальными ресурсами и разреженность населения) и внешними (близость кочевнической Степи, оттеснившей Русь в карпатские и мещерские леса и болотистое Полесье) причинами.
В научном мире продолжаются активные споры и по поводу факторов и этапов градообразования, многообразия функций городов и приснаков их систематизации. Точки зрения сходятся лишь в одном: процесс урбанизации спрессован во времени, и, по выражению В.П. Даркевича, «скорее революционен, чем эволюционен» [12, 53], что во многом обусловлено природными и социально-экономическими обстоятельствами. И первым, особо значимым из них оказались большие и малые реки Русской равнины, сыгравшие решающую роль как в градоформировании, так и в заселении и освоении огромной территории вообще. Именно речная сеть связала достаточно удаленные географические области в единый территориальный и социально-экономический организм. Многие сотни лет водные дороги Восточной Европы притягивали и собирали большие и малые народы, постепенно формируя в ее географическом центре целостную суперэтничную общность и многоликую культуру. Они же не давали им замкнуться, оставляя открытыми самым разным, в том числе и разрушительным, воздействиям.
Продолжительный период (вплоть до Нового времени) реки Восточно-Европейской равнины оставались надежным средством внутренних и внешних коммуникаций. На перекрестье водных дорог выросли и крупные родоплеменные сельские, и пестрые в этническом отношении торгово-ремесленные городские поселения, предохранившие Русь от губительного изоляционизма. Водные артерии «играли ведущую роль в развитии политических, экономических и культурных связей с Византией и дунайской Болгарией, мусульманскими странами Передней Азии, тюркскими кочевниками причерноморских степей и волжскими булгарами, с католическими государствами Западной Европы. В урбанистической среде, особенно в крупнейших центрах, усваивались, сплавлялись, по-своему перерабатывались и осмысливались разнородные культурные элементы, что в сочетании с местными особенностями придавало древнерусской цивилизации неповторимое своеобразие» [12, 59].
Первые города Руси - «городы», «горожи», «грады» - служили убежищем для жителей селений, расположенных в более подходящих для повседневной жизни низменных приречьях, превращаясь иногда в резиденции профессиональных воинов племени - дружинников. В VIII-X вв. часть из них стала протогородами, сосредоточившими общественную жизнь племен и сообразно необходимым функциям вобравшими в свои пределы святилище17, вечевое место и место захоронений. В последующем, попав в условия благоприятного развития, некоторые из племенных центров приобретали общерусское, а единицы - и мировое значение; в противном случае - хирели, превращаясь в села или исчезая совсем.
В тот же период времени в выгодных точках межплеменных, этнических и международных коммуникаций - местах скрещения водных и сухопутных торговых путей, при устьях рек и по берегам удобных заливов, у переправ, волоков или речных порогов, где по необходимости задерживались купцы и местные жители получали возможность товарообмена, начали формироваться «города» нового типа - торгово-промышленные. Одни из них вырастали из окруженных поселениями «дружинных горож», в других случаях, наоборот, «горожи» устраивались специально для защиты образовавшихся ранее ремесленных поселений, «торжков» и «гостевых» дворов, впоследствии в обиходе и летописных источниках называемых концами18 [27, 203]. Располагаясь на перекрестьях путей сообщения и часто соседствуя с местными культовыми сооружениями и святынями, такой город вовлекал окрестное население в широкий круг новых связей, способствуя формированию надлокальных социально-культурных традиций и включая малые миры в условия существования большого общества.
Возникновение средневековых торгово-промышленных городов - общеевропейское явление. Период XI—XII вв. характеризуется стихийной урбанизацией19 (в так называемых «малых» городах жило в это время большинство средневековых горожан), причины которой, как и множественность конкретно-исторических вариантов городского развития, объясняются по-разному. При том что западноевропейский и древнерусский город имели мало сходства, их все же роднила характерная для тех и других этническая пестрота и не племенные, а общинно-территориальные связи и разделение функций. Горожане - ремесленники и купцы, налаживая сбыт или обмен и часто отправляя свой товар в далекие края, нуждались в защите дружинников и покровительстве власти. Благополучие же и само существование их поселений напрямую зависели от возможности и состояния торговли: свой расцвет или упадок такие города переживали вместе с расцветом и упадком торговых путей.
Многолетние научные исследования сделали очевидным определяющее значение в этнокультурном и государственном формировании Руси разветвленной системы трансъевропейских торговых путей, в конце первого тысячелетия н.э. связавших течениями рек Восточно-Европейской равнины Европу и Азию, Запад и Восток.
Прикаспийская и причерноморская торговля, начала которой коренятся в античности, к VII веку посредством Волги и Дона охватила донские и приазовские степи, а еще через столетие по «голубым дорогам» достигла Центральной и Северной Европы. К середине IX вв. на проторенных торговых маршрутах рек Дон, Ока, Волга и Днепр с их притоками возникла целая сеть перевалочно-обменных пунктов, соотносимых одними учеными с варяжскими виками20 (Р.Г. Скрынников), другими - с торговыми местами, факториями (змпориями) (В.П. Даркевич) или «торжками» (М. Семенова) на транзитных магистралях. Именно они наряду с тяготевшими к рекам племенными центрами включили славян в динамичную жизнь цивилизованного мира, образовав известную по скандинавским источникам «страну городов» - Гардарик, географически соотносимую преимущественно с лесной Русью. Формированием с середины IX века торговых округов, образующихся вокруг перевалочных пунктов на водных магистралях Восточно-Европейской равнины, объясняется и расположение крупных (стольных) градов Руси в местах пересечения культурных зон, не являющихся ни географическими центрами, ни центрами этнических территорий.
В результате втягивания в торговый обмен окрестного населения стихийные торгово-обменные пункты дальней международной торговли довольно быстро обросли многоэтничными ремесленными поселениями. На исходе IX столетия самые значительные из них были включены в кольцо княжеского полюдья с отдельно обустроенными лагерями-градами дружинников. С точки зрения Ф.А. Андрощука, такие военно-торговые центры с момента образования существовали автономно и вплоть до конца X века смогли сохранить относительную независимость от великокняжеской власти, придя в упадок не только и не столько с изменением ориентации путей сообщения, сколько в связи с общеевропейскими консолидационными государствообразующими процессами и закреплением власти киевского князя по всему ареалу славяно-русского расселения [3, 13-14].
Без ремесла и торговли не обходились и общинные поселения, возникшие в среде племен, оказавшихся вблизи торговых путей лесостепного юга. Пример тому - роменско-борщевские городища По-семья и Подонья, собравшие, судя по материальным остаткам, и рядовых ремесленников, и квалифицированных мастеров, владевших сложными технологическими приемами обработки и работавших не только на заказ, но и на дальнюю продажу. Так в средневековой Центральной России появились большие сложные поселения, отличительными признаками которых стали: значительная площадь, расположение на основных торговых путях; наличие укреплений; мобильность и полиэтничность населения; клады куфических монет-дирхемов и импортные предметы роскоши - драгоценные украшения, шелковые ткани и поливная посуда [12, 49]. Именно с ними были связаны «заморские гости» - сначала пришлые, а потом и свои купцы, торговавшие с Византией и мусульманским Востоком и удовлетворявшие потребности знати в экзотических товарах и предметах роскоши. Разбогатев на торговле, в новом тысячелетии эти многоэтничные поселения превратились в жаждущие если не первенства, то политической самостоятельности стольные города удельной Руси. Огромное пространство вокруг Чернигова, Курска, Рязани, Смоленска, Ростова, вкупе называемое русским, создавалось и не один век удерживалось великими реками Волгой, Доном и Днепром, связавшими ее земли не только возможностью беспрепятственных передвижений, но и единой торгово-экономической системой.
Первым в конце VII-VIII вв. начал функционировать Волжско-Балтийский транзитный путь арабского серебра на рынки Европы. Путь этот, в современной научной литературе называемый путем «из варяг в арабы», несколько веков (VIII-XI вв.) связывал Русь со Скандинавией, Волжской Булгарией, Хазарией, арабским Востоком, что подтверждают находки кладов куфических монет и многочисленные иноземные вещи из богатых погребений [9, 192-193, 196-198; 28, 75-85]. Именно по нему началось первоначальное славянское продвижение с юга на север, из степи к лесу С ним же связано не только развитие международной торговли, но и возникновение первоначальных государственных образований и на европейском севере - в Скандинавии и в Центральной и Восточной Европе.
Арабские монеты в VIII-IX вв. шли в Восточную Европу двумя каналами: из западных пределов Арабского Халифата через Сирию и Закавказье на Дон и Северный Донец21 - в Юго-Восточную Прибалтику и из Ирана через Каспий и Волгу в Прибалтику - на Готланд. Функционирование торгового пути по «реке Рус», как называют средневековые арабские и византийские источники водную артерию - Средний Дон, Оскол и Северский Донец с притоками - отмечено с начала VIII века богатыми селищами, культурный слой которых свидетельствует о соседстве алано-булгарского (салтовская культура) и славянского населения, часто уживавшегося в рамках одного поселения [7, 168]. Показательно, что с этого же времени археологи отмечают интенсивное развитие славянских культур - пеньковской, волынской и роменской в Среднем Поднепровье, на Днепровском Левобережье, Подесенье с бассейнами Суры, Пела и Воркслы и приписываемой вятичам борщевской культуры Верхнего и Среднего Подонья. До 833 г. арабский дирхем имел хождение на всем течении Северного Донца, верхнего Оскола, среднего течения Дона, в меньшей степени в Верхнем Поднепровье и в финно-угорских землях до Балтики. На обозначенной территории, исключая северо-западные земли, оседали в виде больших кладов и византийские монеты VIII-IX вв., последние из которых выпущены в 837-838 гг. [21, карты 5-6] - незадолго до того, как «русский» путь перестал существовать. Открытые археологами скандинавские погребения с широко представленными североевропейскими вещами, по мнению специалистов, свидетельствуют об участии в международной торговле Михайловского археологического комплекса на Волге, ставшего опорным пунктом контроля магистрального поворота в Волго-Окское междуречье. Выросший к IX столетию как протогород Михайловский центр, наряду с расположенными неподалеку Тимеревским и Петровским торгово-ремесленными поселениями, в период интенсивного использования Волжского пути имел огромное значение и в осуществлении связей с Европой, и в освоении Волго-Донского Междуречья.
Летописный путь из «из варяг в греки», связавший в IX веке Варяжское море через озеро Нево (Ладожское), реки Волхов, Ловать и Днепр с Понтом Эвксинским (Черным, или, как его тогда называли, Руским морем), а по его водам - с Царьградом, был проторен уже после потери Русского пути, погибнув в свою очередь в период татаро-монгольского нашествия, что коренным образом изменило характер и направление развития сложившейся к тому времени социально-культурной и административно-экономической системы всего Центрального региона.
Ко времени открытия Днепровско-Волховского торгового пути в центре Русской равнины уже образовалась разветвленная сеть постоянных речных маршрутов. Водная система Векса-Которосль22, являвшаяся составной частью Великого волжского пути, соединяла Волгу с озером Ростовским, Нерлью Клязьменской, Клязьмой и Окой. Новейшие материалы показывают, что именно по этой магистрали в IX-XI столетиях проходило славянское расселение в Ростовской земле [15, 33-45] и осуществлялась как внутренняя, так и транзитная торговля, игравшая для межэтнических торгово-ремесленных поселений, крупнейшими из которых были Тимерево (близ нынешнего Ярославля) и Сарово (недалеко от Ростова)23, и растущих княжеских городов важнейшую, если не определяющую, роль. Входящий в Балтийско-Волжскую систему Ростов (862 г.) назван первым из 83 упоминаемых Владимиром Мономахом в его «Поучении» «великих путей». Из Киева, Чернигова, Мурома и Рязани в Ростов попадали по «великому пути славян и русов» - Оке. Впоследствии это выгодное расположение в месте активного функционирования воднотранспортного торгового узла определило расцвет Северо-Восточной Руси.
Муром и многократно называемая в летописях «Резань», что стояли «на Оце реце», в X столетии посредством Руского пути (Оки) были включены в восточную торговлю не только Киевской Руси, но и всей Европы, что послужило отеканию сюда населения и расширению освоенных приделов. В короткий срок на незанятой мещерскими болотами территории возникли лесные города Переяславль Рязанский, Белгород, Исада, Коломна и степные Пронск и Елец. Последующее затухание южной части этого торгового маршрута стало причиной экономического отставания (до XII в.) Муромо-Рязанского княжества.
Развитие Смоленской земли связано с Днепро-Двинско-Ловатским (система рек и озер) ответвлением пути «из варяг в греки», соединившим Византию, Киев, скандинавский Готланд и т.д. и способствовавшим расселению кривичей. На перекрестье водных и волоковых путей системы Волхов-Днепр-Двина-Угра-Ока возник центр славяно-варяжской соляной торговли Гнездово, а в гуще древнейших поселений Смоленщины выросли из племенных центров города Смоленск и Торопец24 [2, 26]. В первой трети XII века меридиональный путь по Двине (Суздальское Ополье, Киев, Новгород, Готланд и др.) стал главным русским торговым путем, что сделало Смоленск того времени основным рынком пушнины и иноземных товаров для всего Центрального региона, а его князей - соперниками киевским.
В IX—ХII вв. важнейшей водной артерией была пересекавшая регион Ока, соединявшая посредством рек и волоков Таврию с Киевом и северскими городами Курском, Рыльском, Любичем и Черниговом. Как и Дон, она во многом способствовала развитию лесостепного юга, что подтверждает высокая плотность населения, множественные находки кладов и поднятые археологами отдельные памятники, демонстрирующие широкие связи и относительное благосостояние приокского населения.
Положение на важнейших речных магистралях и возможность контроля значительного участка сухопутного торгового пути между Волжской Болгарией, Киевской Русью и Центральной Европой, тянувшегося по водоразделу Десны, Сейма и верховий Супоя, Сулы и Пела, в X веке определило мощь Северской земли. Древний Курск26 на Сейме и Тускари занимал перекресток трех важнейших речных путей. Первый шел по Днепру-Десне-Сейму-Свапе-Само-дуровским озерам-Оке-Волге-в Каспийское море, соединяя Киев и Чернигов с Волжской Болгарией, Хазарией и черноморскими странами. Суда сплавлялись по нему без волока по суше, что имело немалое преимущество перед днепровским путем «из варяг в греки». Второй по Тускари и Снове через исчезнувшее со временем Самодуровское озеро открывал дорогу к Волге, Неве и Балтике. Третий через верховья Сейма и небольшой волок выходил к Северскому Донцу, Дону, Азовскому и Черному морям. Посемьцы были не только торговыми посредниками, о чем свидетельствуют поднятые клады, но и потребителями драгоценного металла. Арабское серебро использовалось ими и в ювелирном деле, и для изготовления подражаний дирхемам - часть монет обрезалась до меньших размеров, после чего «ходила» как собственная, отличная от остальных территорий денежно-весовая единица, что, без сомнения, - существенный признак административной самостоятельности северян-семичей [16, 45]. Более полутора столетий Сеймско-Окский торговый путь оставался культуроформирующим фактором не только для южных Киева и Чернигова, но и для тех земель, которые славяно-русская колонизация охватила лишь в IX-XI вв.: Ростова, Мурома, Суздаля.
Десна и Днепр, Дон и Волга, Ока и Сейм втянули в торговое общение Запада и Востока все связанные с ними племена: мордву, чудь, мерю, северян, вятичей, кривичей, радимичей, способствовав их сближению и активизировав культуротворчество. В X веке крупнейшие реки Восточной Европы, соединенные большими и малыми реками, озерами, волоками и рядом населенных пунктов в единую трансъевропейскую торгово-коммуникационную систему, связали все освоенные к тому времени земли Центральной России. Еще менее чем через столетие их посредством обширные разрозненные территории были собраны в славяно-русскую Киевскую державу.
Шли купеческие караваны и пыльными дорогами речных водоразделов, выжженными волжскими степями, горными тропами Великого шелкового пути. «Гости», как называли на Руси чужеземцев и купцов, одаривая великого или местных князей своими товарами, получали разрешение на торговлю и транзит через их земли. Далеко в Итиль, Багдад, Константинополь или Готланд забирались и русские «торговые люди».
Общность «голубых коммуникаций» сохранила культурное единство Русской земли и в удельные времена, тогда как ослабление торгового значения восточноевропейской межэтнической, межгосударственной водной системы, напротив, способствовало ее распаду. И именно стратегическая роль «перепутья», собравшего в единый узел пограничья Южной Руси, Ростово-Суздальской, Новгородской, Муромо-Рязанской земель укрепило верхнее Поволжье, сосредоточив здесь необходимые условия развития великорусской народности и формирования ядра национально-культурной территории.
Так на перекрестье водных и сухопутных дорог собиралось, впитывая различные влияния и обретая одновременно опыт и Востока, и Запада, изначально многоэтничное и поликультурное российское государство. Стягивающим же их центром оказалась срединная часть Восточно-Европейской равнины, названная в средневековье «Русской землей» и воспринимаемая в Новое время как центральный регион России.
Примечания
2 Внешние факторы - экстракультурные, характеризующие внекультурный контекст становления и развития культуры, становятся ее констектуальностью, а освоенные сознанием и поведением людей - внутренней структурой и отличительной для нее семантикой. Национальная картина природы фиксируется в языке, мифологии, фольклоре, в специализированных формах - философии, искусстве, словесности, образе жизни и культуре повседневности, становится глубинными пластами культуры, включается в ее менталитет. См.: Кондаков И.В. Русская культура. -М., 1999. -С. 44. 3 Месторазвитие - совокупность социально-исторических и географических признаков определенной среды обитания, которая налагает печать своих особенностей на человеческие общежития, развивающиеся в этой среде (Г. Вернадский). 4 «Своими погаными» русские князья называли половцев, кочевавших с семьями в сопредельной Руси степи и частенько принимавших участие вместе с княжескими дружинами в военных походах против кочевников. 5 Единой точки зрения на то, откуда и по каким направлениям шла славянская колонизация, нет. В настоящее время преобладает мнение, что продвижение славян началось с юга, чему есть археологические и лингвистические свидетельства. А.А Шахматов, например, обнаружил в языке славян Приильменья следы южных диалектов восточных славян. 6 Города Посемья - Путивль, Курск, Рыльск, Вырь - имели значительную прослойку тюркского населения и в более позднее времена. См.: Древнерусское государство и его международное значение. -М.: Наука, 1965. -С. 121. 7 Целый ряд исследователей отождествляли носителей лесостепного, аланского варианта салтово-маяцкой (Д.Т. Березовец) и трансформировавшейся в роменскую волынцевской (В.В. Седое) археологических культур с русами. 8 Любопытно, что последних представителей этого, сохранившегося в Путивльском уезде населения, в российских документах XV-XVII вв. называют «севрюками», а народная традиция - «саянами». 9 Топо- и гидронимические исследования И.Е. Саратова показали, что только в верховьях Днепра и бассейна Дона можно обнаружить более чем 250 рек, ручьев и балок с корнями «черн», «кар» и «хар» См: Саратов И.Е. Следы наших предков // Памятники Отечества: Альманах Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры. -1985, -№2. -С. 39. 10 Картографирование ранних видов лучевых височных колец показало, что зона их распространения - Левобережье Днепра: Посемье, Посулье, Средняя Десна, верховья Оки и Дона. См.: Кухаренко Ю.В. Средневековые памятники Полесья. - САИ, 1961. Вып. Е1-57; Ляпушкин ИИ. Городище Новотроицкое. - МИА. - 1958. - №74; Москаленко А.Н. Городище Титчиха. - Воронеж, 1965; Ширинский С.С. Разведки в Курской области. - АО, 1968. Исключая клады, семи- и пятилучевые височные кольца были подняты на ранних славянских памятниках Брестской (Хотомель), Сумской (Новотроицкое), Курской (Горналь и Воробьевка), Смоленской (Гнездово), Воронежской (Титчиха) и Брянской (Трубчевск) областей. См.: Соловьева Г.Ф. Семилучевые височные кольца // Древняя Русь и славяне. Отв. Ред. Т.В. Николаева. - М.: Наука, 1978. -С. 176-177. 11 До славянского расселения Волго-Клязьменское междуречье принадлежало одному из поволжских племен - мере, о чем говорится в «Повести временных лет». Об этом отчетливо свидетельствует топонимика (В.В.Седов) и археология (Е.И. Горюнова, П.Н. Третьяков). 12 Укрепленный г. Клещин наряду с его летописным «преемником» Переяславлем был хорошо известен и в XIV-XV столетиях. 13 Как предполагает Б.Г. Пашков, русское название Рязань произошло от мордовского племенного Ердзянь. См.: Пашков Б.Г. Русь, Россия, Российская империя. - М.: ЦентрКом, 1977. -С. 17. В то же время некоторые исследователи связывают Рязань с упоминаемой в аутентичных источниках Арсой-Артой. 14 Бревно раскалывалось пополам, в результате чего получалась вытянутая трапеция. При наклоне зазор убирался. С внутренней стороны частокола насыпался вал, на его вершине укреплялось бревно, по которому шел настил с бойницами, а через промежутки устанавливались подпорки, удерживающие конструкцию. Такой забор не заземлялся, не было и мертвой зоны, где мог бы закрепиться наступающий противник. 15 По реке Нерль и линии Ростовского (Неро) и Переяславского (Клещина) озер (не выше Ярославля и Костромы) археологи открыли ряд «ростовских городищ», опирающихся на сильно укрепленный «Городец на Саре» (Сарское городище). См.: Бордживой Достал. Некоторые общие проблемы археологии Древней Руси и Великой Моравии //Древняя Русь и славяне /Т.В. Николаева. -М.: Наука, 1978. - С. 77. 16 По свидетельству археологов, «города» Подмосковья (XI—XII вв.) в большинстве своем прекратили существование до или сразу после татаро-монгольского нашествия. См.: Низовцев В.А., Зырянова Е.В., Коломиец ИВ. Ландшафт и город в раннем средневековье в Подмосковье // Малые города России: Материалы II всероссийской научно-практической конференции (1-3 июня 2000 г., Рыльск). III. -Курск: Изд-во КГПУ. 2000. -С. 88. 17 В Центральной России не прослеживаются в чистом виде культовые центры или специальные религиозные поселки. 18 Концевая городская структура, характерная для многих причисленных к древнейшим русских городов, - свидетельство того, что город образовался из нескольких разношерстных поселений тяготевших к друг другу соплеменников или «подельников» - занятой одним делом части населения. Относительно центрально-русских городов известно, что пять концов было в Ростове, три в Смоленске, сохранились свидетельства того, что были концы и в появившихся позднее Москве, Серпухове, Туле. Кончане имели свое вече и предводителя, свое святилище (в христианскую эпоху - храм), свое кладбище. См.: Семенова М. Быт и верования древних славян. - СПб.: Изд-во «Азбука-классика», 2001. - С.202-204. 19 Ни одно из существующих объяснений причин такого явления не стало общепринятым. См.: Ястребицкая А.С. Европейский город (Средние века - раннее Новое Время). Введение в современную урбанистику. -М.: ИНИОН, 1993. -С. 272. 20 «Вик» в переводе с германского порт, гавань, залив. 21 В южной части этого пути пересекались различные ветви знаменитого шелкового пути (Цимлянское городище). 22 Значение системы Волга-Которосль-Векса-озеро Неро как важной водно-транспортной артерии сохранялось длительное время: баржи ходили здесь до открытия железной дороги. См.: Барщевский И. Исторический очерк города Ярославля // Труды Яр. губ. учен, архивн. Комиссии. -1900. -Вып.4. -С. 5. 23 Сарское городище (Сарово), располагавшееся в 15 км к югу от древнерусского Ростова Великого (ныне Ростов Ярославский) на высокой гряде в излучинер. Сары, историки считают рядовым мерянским поселением, выросшим в IX в. в торгово-ремесленный центр23 со смешенным этническим населением в результате славянского освоения края и повышения роли Волжского пути. На протяжении X в. его значение упрочивается, и до конца XI в. оно остается ключевым центром Залесья, но в дальнейшем, уступив ведущую роль в регионе Ростову Великому, Сарово превращается в феодальный замок - боярскую резиденцию. 24 Гнездовский Смоленск датируется концом IX - началом XI вв., Торопец - X-началом XI в. 25 Сухопутный караванный путь пересекал Посемье по правому берегу р. Псел, где были организованы станции для отдыха - манзили, соответствующие археологическим комплексам в Зеленом Гае, Горнали и Гочево, начало функционирования которых связано с концом X - началом XI вв. См.: Енуков В.В. Посемье и семичи: (По данным письменных, археологических и нумизматических источников) // Очерки феодальной России: Сб. статей. Вып 6. -М.: Едиториал УРСС, 2002. - С. 43. 26 Географический словарь A.M. Щекотова отмечает, что Курск был построен варягами, «первобытными сея страны жителями» [См.: Щекотов A.M. Словарь Географический Российского государства. - М., 1801], которых современные ученые считают балтами, чьи следы обнаружены под Курском (с. Лебяжье), Суджей (хутор Княжий) и на Рыльском городище. Предполагается, что речь идет о куршских балтах, чье сокращенное племенное название «кур» сохранилось в гидронимике Курской земли.
Библиографический список
1. Алексеев Л.В Некоторые вопросы заселенности и развитие западно-русских земель в IX-XIII вв. // Древняя Русь и славяне / Отв. ред. Т.В. Николаева. -М.: Наука, 1978. 2. Алексеев Л.В. Смоленская земля в IX-XIII вв. -М., 1980. 3. Андрощук ФА К этносоциальной характеристике руссов арабских авторов //Археология и история Юго-Востока Руси. -Курск, 1991. 4. Ахиезер АС. Россия: критика исторического опыта. Социальная динамика России. Т.1 От прошлого к будущему -2-е изд. - Новосибирск: Сибирский хронограф, 1997. 5. Бессуднов А.Н., Козлов А.И. О памятниках третей четверти I тыс. н.э. в лесостепном Подонье (по материалам исследований в Воронежской и Липецкой областях) // Археология и история юго-востока Руси. - Курск, 1991. 6. Винников A3. Славянские курганы лесостепного Дона. - Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1984. 7. Галкина Е.С. Тайны Русского каганата. - М.: Вече. - С. 2002. 8. Горюнов Е.А. О памятниках волынцевского типа. - КСИА. -1975. - Вып. 144. 9. Горюнова Е.И. Этническая история Волго-Окского междуречья. - МИА, №94. -М., 1951. 10. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера земли.-Л., 1989. 11. Давтур А.И., Каллистов Д.П., Шишова И.А. Народы нашей страны в «Истории Геродота». Тексты, перевод, комментарий. -М.: Наука, 1982.
12. Даркевич В.П. Происхождение и развитие городов Древней Руси (X-XIII вв.) // Вопросы истории. -1994. -№10, -С. 43-60.
13. Древнерусское государство и его международное значение. -М : Наука, 1965.
14. Дубов И.В. Новые источники по истории Древней Руси -Л.: Изд-во Ленинград, ун-та, 1990.
15. Дубов И.В. Северо-Восточная Русь в эпоху раннего средневековья. -Л., 1995. 16. Енуков В.В. Посемье и семичи: (По данным письменных, археологических и нумизматических источников) // Очерки феодальной России: Сб. статей. Вып 6. -М.: Едиториал УРСС, 2002. 17. Енуков В.В. Ранние этапы формирования смоленско-полоцких кривичей.-М., 1990. 18. Игумен Иоанн Экономцев. Православие. Византия. Россия. -М.: Христианская литература, 1992. 19. Колчин Б.А., Куза А.В. Археологические источники и методика исследования // Археология СССР. Древняя Русь. Город. Замок. Село. -М., 1985. 20. Кондаков И.В. Культура России. -М.: Книжный дом «Университет», 1999. 21. Кропоткин В.В. Клады византийских монет на территории СССР. -М., 1962. 22. Петрухин В.Я. Раевский Д.С. Очерки истории народов России в древности и раннем средневековье -М.: Школа «Языки русской культуры», 1998. 23. Пиксанов Н.К. Областные культурные гнезда. Введение в изучение. Историко-краеведный семинар. -М.; Л., 1928. 24. Седов В.В. Восточные славяне в VI-XIII вв - М.:Наука, 1982. 25. Седов В.В. Кривичи. -СА. -1960. -№1. -С.47-62 26. Седов В.В. Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья. -МИА, 1970. 27. Семенова М. Быт и верования древних славян. - СПб.: Изд-во «Азбука-классика», 2001. 28. Фехнер М.В. Внешнеэкономические связи по материалам Ярославских могильников // Ярославское Поволжье X-XI вв., - М, 1963. 29. Фроянов И.Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. -Л.1980. 30. Хабургаев Г.А. Этнонимия повести временных лет в связи с задачами реконструкции восточнославянского глоттогенеза. - М., 1979. 31. Хохряков Г.Ф. Русские. Кто мы? -М. 1993.
|