X. НЭП И КРЕСТЬЯНСКИЙ МИР

Общий хозяйственный подъем 20-х годов постепенно изменял и социально-экономическую структуру деревни. Большие подвиж­ки в земледелии и животноводстве способствовали сокращению беспосевных, безлошадных и бескоровных хозяйств, увеличилось количество хозяйств с посевом более 10 десятин. В 1923-1926 г. на базе экономического подъема деревни еще ярче обозначилась со­циальная дифференциация крестьянских хозяйств.

Что же представляли собой в 1923-1926 г. основные группы крестьянских хозяйств? По данным крестьянских бюджетов Цен­трального промышленного района бедняцкое хозяйство в этот пе­риод располагало средствами производства, средней стоимостью 235,1 руб. Оно являлось малопосевным (до 3 десятин), безлошад­ным (около 66% хозяйств) и более 20% хозяйств были бескоровны­ми.1 Значительная часть бедноты сдавала землю в аренду, так как не могла самостоятельно справиться с ее обработкой. По данным НК РКП СССР около 84% бедняцких хозяйств являлись сдатчика­ми земли в аренду. Те хозяйства, которые все же осваивали землю, зачастую прибегали к найму скота и инвентаря за неимением соб­ственного. Более 70% бедняцких хозяйств Черноземного центра вынуждены были нанимать рабочий скот, 64% хозяйств — инвен­тарь, 26 % хозяйств — сдавать землю в аренду. Аналогичные пока­затели по Центральному промышленному району равны соответст­венно 63, 50 и 50%.2 Причем, формой оплаты найма   чаще всего выступали отработки, найм за хлеб, найм за деньги, смешанный найм. Так по данным из 5 волостей Киевской, Тамбовской, Самар­ской, Смоленской и Московской губерний нанимали лошадь: за от­работки — 41%, за хлеб — 33%, за деньги — 3%, смешанно — 16%, бесплатно — 7%. На натуральные формы оплаты приходилось 75% случаев аренды лошадей. В 1925 г. 43% бедняцких хозяйств почти целиком зависели от чужих средств обработки или сочетали ис­пользование своего инвентаря и скота с наймом чужих, а также супрягой.3 Практически все бедняки деревень Московской, Твер­ской и Тульской губерний выступали как продавцы рабочей силы, которая должна была в месячный срок зарегистрирована нанимаю­щими хозяйствами.4 В РСФСР в 1924/25 г. 56% хозяйств отчуждали рабочую силу.5 Производственная помощь, налоговые льготы и кредитная политика размывали бедняцкий слой. Ярким показате­лем положения крестьянского хозяйства является структура его до­ходов и расходов. Данные бюджетных обследований показывают низкий уровень доходов и расходов, а также их неблагоприятное соотношение в этой группе сельхозпроизводителей. В 1924/25 г. в расходах бедноты от 87 до 90% принадлежало личному потребле­нию, на покупку товаров хозяйственного потребление приходилось от 1,8 (Тамбовская губерния) до 6,8% (Смоленская губерния). До­ход же в бедняцком хозяйстве по отдельным районам колебался от 163 до 276 руб., причем поступления от продажи своей рабочей си­лы составляли от трети до половины чистого дохода. При этом до­ходы бедняцкой группы отставали по темпам роста от доходов всех иных социальных слоев.6 Часть этих хозяев так и не сумевших на­ладить свое производство порывала с землей и уходила в города. Другие становились сельскохозяйственным пролетариатом, кото­рый выступал как продавец рабочей силы и был весьма неодно­родным по составу. В частности, в подмосковной деревне 42,1% батраков имели рабочий стаж до 3 лет, 32,8% — стаж до 10 лет.7 За­частую численность сельскохозяйственного пролетариата была подвержена сезонным колебаниям. Лишь небольшая часть бедняц­ких дворов смогла не только восстановить свои хозяйства, но и пе­рейти в разряд середняков.

Семья середняка к 1925 г. в среднем включала в себя 3,8 едо­ка, 2,3 работника, имела 4,4 десятин посева, 1,1 лошади, 1,4 коровы. Производственные фонды хозяйства стоили 998,5 руб., а средства производства 767,2 руб.8 В составе последних основное место при­надлежало рабочему скоту (37% стоимости), затем постройкам (24%) и запасам (22%), наконец, сельскохозяйственному инвентарю (17%).9 Избыток средств производства и рабочих рук, в данной группе хозяйств Московской, Тверской и Тульской губерний спо­собствовал тому, что их большая часть (около 92%) прибегала к аренде земли. Исследователи тех лет отмечали положительное воз­действие аренды земли на середняцкие хозяйства. Как показывали выборочные обследования, в середняцких дворах, прибегавших к аренде земли, запашка увеличивалась на 25-30%.10 В Тульской гу­бернии число хозяйств арендующих землю в 1924 г. равнялось 1439, а в 1925 г. уже 1785. Из них — бедноты 34,9% (в 1925 г. — 27,7%), середняков — 61,7% (в 1925 г. — 68,2%), кулаков — 3,4% (в 1925 г. — 4,1%).11 Циркуляр Тверского губисполкома разъяснял, что сдача земли в аренду должна допускаться беспрепятственно, хотякатегорически запрещал передачу арендуемой земли в субарен­ду.12 Кроме того, середняки активно сдавали в наем средства про­изводства, которые как уже говорилось, пользовались повышен­ным спросом у бедняцкой части деревни. Так, по бюджетным дан­ным 1924/25 г. 15 % середняцких хозяйств по Центральному про­мышленному району и 22% по Центрально-земледельческому рай­ону нанимали средства производства, а сдавали их соответственно 25 и 42%.13

Еще одной группой сельхозпроизводителей являлись так на­зываемые кулацкие хозяйства. В 1924-1926 гг. по стране в целом насчитывалось 728 тыс. таких хозяйств, что составляло 3,3% общей численности единоличных хозяйств. Общеизвестно, что вопрос об отношении к зажиточной верхушке деревни дебатировался в пар­тийной среде еще в 1924 — 1925 г. Было совершенно неясно, по ка­ким критериям разделять крестьянство, и дискуссии об этом носили весьма острый характер. С одной стороны, руководство страны по­нимало, что существует экономическая необходимость роста бла­госостояния крестьянства, а с другой стороны, оно не могло уйти с позиций классовой борьбы, которая, безусловно, была несовмести­ма с политикой развития производительных сил в аграрном секто­ре. Зажиточного крестьянина пытались оценивать и по стоимости средств производства, и по масштабности применения аренды и найма. Однако единой позиции по данному вопросу не существова­ло. Какой же была верхушка деревни в эти годы?

Стоимость средств производства в кулацких хозяйствах Мос­ковской, Тверской и Тульской губерний была в 7,5 раз выше стои­мости средств производства в бедняцких хозяйствах и в 2 раза вы­ше, чем в середняцких.14 В основном зажиточные крестьяне разви­вали свое производстве не за счет улучшения обработки земли (большинство крупных хозяйств в этот период были малопосевны­ми), а за счет аренды и сдачи внаем инвентаря. По данным кресть­янских бюджетов за 1924-1926 гг., 44% этих хозяйств прибегали к аренде земли, 16-17% — скота и инвентаря, а сами сдавали в аренду землю, скот и инвентарь — 39-40%.15 Это способствовало увеличе­нию доходности в данной группе хозяйств и давало возможность расширять сферу своей деятельности. В 20-х годах доходы пред­принимательской группы превышали доходы бедняцкой группы в 4-5 раз, а середняцкой — 2-2,5 раза.16 Существенным источником пополнения бюджета зажиточного хозяйства являлся такой «найм», когда сам состоятельный крестьянин с лошадью, инвентарем «нанимался» в хозяйства середняков и бедняков под видом сдельного рабочего.. Весьма распространена была испольщина — обработка земли чужим скотом и инвентарем за половину собранного урожая. Из видов найма особым преимуществом пользовались поденный и краткосрочный.

Противоположный полюс деревни был представлен сельско­хозяйственным пролетариатом. Если накануне введения нэпа в стране насчитывалось 816,2 тыс. наемных рабочих, то в 1924/25 г. — 2184 тыс. человек. Значительная часть батрачества по-прежнему главной своей целью считала приобретение собственного хозяйст­ва. М.И. Калинин говорил об этой крестьянской мечте так: «У каж­дого батрака есть всегда стремление сделаться крестьянином, мел­ким хозяйчиком».17 И у некоторых это действительно получалось.

Несмотря на заметный экономический подъем, быт деревни в эти годы изменился чрезвычайно мало. Внешний вид селений, со­стояние домов и построек улучшались крайне медленно. Грязные улицы, покосившиеся заборы, заброшенные колодцы — такую без­радостную картину можно было встретить почти в каждом селе. Однако среди этого уныния, порой то здесь, то там поблескивала на солнце новая крыша, появлялся рядом с состоятельным двором еще один сруб, начинали ремонтироваться общественные постройки. Деревня постепенно оживала. Одной из самых серьезных проблем оставалось для крестьян конокрадство. Тверской губернский Ад­министративный отдел сообщает, что в 1925 г. было украдено по Тверскому уезду 58 лошадей (найдено 30), по Ржевскому — 38 ло­шадей (найдено 14), по Бежецкому — 82 лошади (найдено 27). При­казом №82 требовалось «углубить работу и повернуть лицо к кре­стьянину в этом вопросе», так как потеря рабочего скота зачастую была для жителей села невосполнимой утратой.18 Встречались и другие виды правонарушений. Так в Бронницком уезде, по докладу уполномоченного Мосгубсуда, особенно часто фиксировались слу­чаи самогоноварения, хулиганства, краж, шинкарства. Справиться с ростом правонарушений сельские власти пытались не только с по­мощью милиции, но и привлекая комсомол, женотделы и культур­но-просветительские комиссии.19 Рост этих общественных органи­заций в 20-х г. продолжался, но темп его оставался невысоким. В частности, к 1926 г. в деревнях РСФСР численность комсомольцев увеличилась с 890 до 1055 тыс. Однако сверка учетных материалов с наличием членов сократила эту цифру до 1015 тыс.20

Социальный облик деревенских комсомольцев был преиму­щественно крестьянским. По данным формального учета в составе комсомольских ячеек   насчитывалось 3,7% рабочих, 12,5% батра­ков, 41,9% бедняков, 34,6% середняков и 7,3% служащих.21 В ре­шение наиболее острых вопросов сельской жизни «партийная сме­на», чаще всего, участия не принимала. Это объясняется как и дос­таточно юным возрастом комсомольцев, так и их экономической несамостоятельностью. В основном молодежь привлекали к пропа­гандистской и культурно-просветительской работе. Тем более, что партийное руководство стало уделять этому направлению повы­шенное внимание. Так в постановлении Президиума ВЦИК от 18 сентября 1924 г. «О проведении культурно-просветительской рабо­ты в деревне» отмечалось, что «эта деятельность должна занять виднейшее место во всей нашей работе. Все органы власти Союза ставят эту задачу, как насущнейшую».22 А в постановлении ВЦИК от 15 октября 1924 г. «О мероприятиях по народному просвеще­нию» подчеркивалась крайняя необходимость и неотложность пе­реноса центра внимания Наркомпроса на село. Волостные и сель­ские Советы были обязаны вести наблюдение за исправным со­стоянием школ, принимать меры к ликвидации безграмотности и повышению культурного уровня населения, содействовать полити­ко-просветительской работе, распространению среди хлеборобов изданий советской печати, развитию самодеятельности сельского населения.

Однако эти меры, улучшающие культурное строительство, были направлены не на весь деревенский мир, а лишь на его бед­няцкую часть, что в конечном итоге способствовало дальнейшему расколу среди земледельцев. Об этом в своем выступлении на со­вещании секретарей деревенских ячеек недвусмысленно говорила Н.К. Крупская: «Надо дать знания, и дать знания не деревне вооб­ще, а главным образом бедняцким и середняцким слоям: дать гра­мотность... дать знания законов советских, дать умение пользо­ваться книгой и газетой. Дать им это — значит вооружить их для борьбы, которая идет в деревне».23 Но искусственно насаждаемая классовая борьба не могла заглушить интереса всей крестьянской массы к политическим, социально-экономическим и культурным вопросам. Деревенские мужики хотели знать — как они будут жить дальше?

Удовлетворению  их  интереса  способствовала  деятельность изб-читален, красных уголков, школ и пр. Наблюдался бурный рост культурных учреждений, открывавшихся по местной инициативе. «Внесетевые» избы-читальни содержались, в большинстве случаев, за счет населения, а избачи работали либо на общественных нача­лах, либо за минимальное вознаграждение. Такие избы-читальни зачастую работали лучше государственных, несмотря на то, что ма­териального обеспечения им не хватало.

Широкое распространение на селе получили и красные угол­ки, которые не только являлись своеобразным филиалом изб-читален, но и занимались ликвидацией неграмотности. Иногда на местах образовывались и так называемые «дикие» красные уголки и «курилки». В обычных крестьянских избах собирались хлеборо­бы обсудить самые насущные проблемы своей нелегкой жизни; они вели «вольные», как считали власти, разговоры. Это очень беспо­коило местный актив, который боялся потерять контроль над свои­ми’односельчанами. Поэтому с подобными «самодеятельными уч­реждениями» велась непримиримая борьба.

Постепенно стало повышаться значение школ в деревне. Улучшалось и их материальное положение. В 1924/25 г. СНК РСФСР в счет сметы 1925/26 г. отпустил 1 млн. руб. на бесплатное снабжение сельских школ I ступени учебниками, 1 569 тыс. на снабжение письменными принадлежностями и 500 тыс. руб. на на­глядные пособия, педагогическую и детскую литературу. Эти сред­ства удовлетворяли потребности в учебниках от 30 до 70% учащих­ся.24 Политическим содержанием были пронизаны новые буквари, которыми начиная с 1924 г. деревня снабжалась в миллионах эк­земпляров. Все буквари строились по общему принципу: разъясне­ние в популярной форме основ Советской власти и политики РКП (б). С 1925/26 г. курс политграмоты стал обязательным в обучении взрослых.

В середине 20-х г. усилилась и агрокультурная пропаганда. Деревенское население участвовало в работе сельскохозяйственных советов, получало знания в сельскохозяйственных кружках. Суще­ствовали и другие кружки. В 1925/26 г. в РСФСР функционировало 25 018 кружков при избах-читальнях. Из них: театрально-драматические (24,5% общего числа), общественно-политические (20,3), культурно-просветительные (10,4), корреспондентские и га­зетные (4,8), музыкальные и хоровые (2,7), литературно-художественные (2,6), физкультурные (1,7), кооперативные (1,6), естествознания (1,03), военные (0,8), авиа — радио — кинокружки (0,7), юридические (0,6), санитарные (0,2), прочие (6,7%).25

Разнообразным кружкам требовались не только квалифициро­ванные преподаватели, но и специальная литература, которой в де­ревне практически не было. Книжный фонд сельских библиотек в 1924 г. продолжал оставаться неудовлетворительным. В нем преоб­ладали агитационные брошюры периода гражданской войны, а кое-где еще сохранились экземпляры монархической литературы. В 1925  г. началась чистка библиотек, которая к 1927 г. была в основ­ном закончена. Однако охват грамотного деревенского населения библиотечной сетью в 1926-1927 гг. колебался по различным рай­онам страны от 3,5 до 10%.26

Своеобразным заменителем книжной продукции для хлеборо­бов призвана была стать крестьянская периодика. Наиболее массо­выми газетами по аграрной тематике стали такие издания как «Кре­стьянская газета», «Беднота» и другие. Именно по их типу строи­лись предназначенные для крестьян губернские издания (дешевиз­на, понятный язык, крупный шрифт и т.п.)

В 20-х г. в российской глубинке появился кинематограф. В то время Ленинградский государственный оптический завод присту­пил к массовому производству передвижной киноаппаратуры. Од­нако, как и радио, кинематограф на селе продолжал оставаться большой редкостью. Несмотря на это большевики старались ис­пользовать любые возможности и средства для пропаганды своих идей и взглядов, активно внедряя в сознание деревенских мужиков новые идеологические клише.

Пытаясь расширить свою опору в деревне, Советское прави­тельство проводит с сентября 1924 г. по апрель 1925 г. в два этапа выборы в местные советы. Результаты первого этапа (сентябрь — декабрь 1924 г.) явились весьма неутешительными для большеви­стского руководства. Так, в Уральской области в начале 1925 г. не­смотря на административное давление, оказанное на деревенское общество, в сельских Советах число зажиточных крестьян состав­ляло 5,5% общего числа их членов, а в райисполкомах — 3,8%.27 Было решено провести второй этап выборов, объяснив его целесо­образность многочисленными нарушениями советской демокра­тии. Кроме того, в этих выборах участвовало крайне малое количе­ство сельских избирателей. В 1924 г. в среднем по РСФСР явка из­бирателей в сельской местности составила 36,9% против 37,2% в 1923 г., в Белоруссии — 35,5% против 45,3% в 1923 г.28 Среди под­московных крестьян на избирательные участки пришло лишь 29,3% имеющих право голоса.29 Президиум ЦИК СССР 29 декабря 1924 г. признал необходимым отменять выборы в тех местах, где явка из­бирателей была ниже 35%, или где были нарушены инструкции о выборах. Формальное отношение местных органов к выборам, сла­бость агитационной и организационной работы, незаконное лише­ние части крестьян избирательных прав, администрирование при выдвижении кандидатов в Советы — все это вело к недовольству хлеборобов, влияло на их политическую активность. Тульский журнал «Авангард», выполняя социальный заказ властей, так писал о настроениях крестьян, накануне нового тура выборов: «Среди крестьянства пробудились все те нездоровые настроения, которыми деревня вообще богата: тут и уравнительность, и «ревность» к ра­бочему, и собесовские требования к партии и государству и даже — антисемитизм».30 Безусловно, такие или подобные им разговоры велись селянами, но ведь возникали они не на пустом месте, а как реакция на непродуманную политику руководства страны, да и значение их было явно преувеличено властью. Отсюда, вполне объ­яснимое желание ангажированных журналистов опорочить кресть­ян и доказать нелегитивность прошедших выборов, результаты ко­торых не устроили партийных чиновников. В октябре 1924 г. было принято решение о расширении прав местных Советов: ВЦИК ут­вердил положение об уездных и волостных съездах Советов и их исполкомах, а так же положение о сельских Советах.

Вышеназванные документы давали право Советам произво­дить денежные займы, предъявлять судебные иски, выступать от­ветчиками по суду и т.д. Расширив права Советов, государство на­чало подготовку ко второму этапу выборов. Здесь уже партийные руководство использовало весь имеющийся у него арсенал средств, чтобы добиться желаемых результатов. 21-24 октября 1929 г. со­стоялось расширенное заседание Совещания по работе в деревне при ЦК РКП (б) с участием секретарей деревенских ячеек, где было уделено внимание и вопросу предстоящих выборов. Пленум ЦК РКП (б), прошедший 25-27 октября 1924 г., принял резолюцию «Об очередных задачах работы в деревне», в которой подчеркивал, что «оживлять» Советы надо за счет малоимущих крестьян. Для этого предлагалось активно задействовать школы-передвижки, комсо­мольские ячейки, а также организовать прием хлеборобов бедняков и маломощных середняков в партию. Решение о приеме вынес ЦК РКП (б) в этом же 1924 г. В течение года ряды коммунистов попол­нились 15 734 крестьянами «от сохи», в 1925 г. в партию вступило 50 800 сельских жителей.31 Одновременно с этим примерно 700тыс. единоличников в РСФСР оказались в числе лишенных изби­рательных прав, что составило около 1,5% общего количества из­бирателей в деревне. Большая часть «лишенцев» относилась к крепких хозяйствам. Тем не менее, несмотря на широкое задейст­вование административного ресурса, значительное число именно состоятельных крестьян были избраны в местные органы власти. Выборная кампания стала весомым предупреждением для больше­виков, показывая — их политика в деревне не находит массовой поддержки. Как считает М. Венер «несмотря на громкие слова, политика партии, проводимая с весны 1925 г., оказалась в основ­ном отброшенной назад из-за принятия новой линии на индуст­риализацию».32

Несомненно, новая экономическая политика оживила хозяйст­венную жизнь деревни, позволила увеличить сельхозпроизводство, улучшить снабжение городов, поддержать промышленность, давала надежду на стабильность в обществе. Но одновременно она вызы­вала социальную и имущественную дифференциацию крестьянст­ва, что приводило к росту напряженности между различными по­люсами. НЭП был противоречив по сути. Дозволенные экономиче­ские свободы не сопровождались реформированием политической системы. Отсюда главное противоречие новой экономической по­литики — несовместимость рыночных отношений и коммунистиче­ской доктрины, что и предопределила ее демонтаж.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. История крестьянства. Советское крестьянство. Т. 1. С.286

2. Там же.

3. Там же.

4. Бюллетень Тверского губисполкома №4. Июль 1925. С. 28.

5. РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 2. Д. 4. Л. 131.

6. История крестьянства. Советское крестьянство. Т. 1. С. 287

7. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 32. Д. 59. Л. 4-5.

8. История крестьянства. Советское крестьянство. Т. 1. С. 288

9. Там же.

10. Там же.

11. На борьбу с разрухой. С. 163.

12.Бюллетень Тверского губисполкома №3. Июнь 1925. С. 32-33.

13. История крестьянства. Советское крестьянство. Т. 1. С.288.

14. Там же. С. 289

15. Там же.

16. Там же.

17. Там же.

18. Бюллетень Тверского губисполкома №2. Май 1925. С. 28.

19. ЦАОДМ. Ф. 1581. Оп. 1. Д. 130. Л. 176.

20. История крестьянства. Советское крестьянство. Т. 1. С. 394.

21. Там же.

22. Там же.

23. Там же. С. 399.

24. Там же. С. 402.

25. Там же. С. 400.

26. Там же. С. 401.

27. Там же. С. 301.

28. Там же.

29.ЦГАМО. Ф. 66. Оп. 22. Д. 107. Л. 178.

30.Черкасов А. Итоги изучения решений XIV партсъезда в нашей орга­низации./Авангард №4. 1926. С. 29.

31. История крестьянства. Советское крестьянство. Т. 1. С.307.

32. Венер М. Лицом к деревне: Советская власть и крестьянский вопрос (1924-1925 г.) /Отечественная история. №5. 1993. С. 103