VIII. ПЕРЕХОД К НЭПУ. ПРОТИВОРЕЧИВОСТЬ ПРОЦЕССА

В исторической науке споры о новой экономической полити­ке, введенной в марте 1921 г., не утихают. Одни считают ее «золо­тым веком» в истории Советского государства, другие называют «сумерками революции», провалом очередного эксперимента, тре­тьи рассматривают нэп лишь как тактический маневр большевиков, их попытку удержаться у власти в острокризисной ситуации. Как ни странно, в каждом их этих определений, есть, на наш взгляд, до­ля истины.

Совершенно очевидно, что четко разработанной концепции нэпа у большевистского руководства не было. Даже на VIII Всерос­сийском съезде Советов, в декабре 1920 года, в обстановке уже за­вершившейся гражданской войны, при выработке плана мирного хозяйственного строительства ни в докладе В.И. Ленина, ни в вы­ступлениях делегатов, военно — коммунистические методы управ­ления страной под сомнение не ставились. Только меньшевик Ф.И. Дан, полемизируя с вождем, заявил: «Продовольственная политика, основанная на насилии, обанкротилась, ибо хотя она и выкачала триста миллионов пудов хлеба, но это куплено повсеместным со­кращением посевных площадей ... глубоким упадком сельского хо­зяйства».1 Да один из делегатов (Швецов) бросил с трибуны упрек властям: «Побережите мозолистую шею крестьянина, она у него трещит». VIII съезд Советов поддержал «партийную линию» и все его решения не выходили за рамки «военного коммунизма».2

Однако не прошло и трех месяцев, как массовые восстания крестьян, недовольство рабочих и выступление кронштадтских мо­ряков в марте 1921 года, заставили руководство Республики экс­тренно сменить курс и перейти к нэпу с отменой ненавистной кре­стьянству  продразверстки  и  разрешением  свободной  торговли. Спонтанный переход к новой экономической политике, отсутствие четких ее ориентиров, сопротивление части партийных функционе­ров новому курсу, породили вскоре немало противоречий, непосле­довательности и явных парадоксов в действиях властей. Не успели отменить продразверстку с заменой ее натурналогом и провозгла­сить свободную торговлю, как в телеграмме за подписью Ленина и Молотова Сибирскому Бюро ЦК РКП Сибирскому ревкому, Си­бирскому продовольственному комитету от 2 июля 1921 года предписывалось: «принять самые решительные меры к прекращению свободного обмена хлебных продуктов, не останавливаясь перед полным закрытием базаров и проч., проводя в широких размерах принудительный обмен, для чего продаппарат Сибири должен быть подкреплен воинской силой». 30 июля схожие указания даны всем губернским и областным комитетам партии.3

Начались метаморфозы с продналогом. Введенный с целью стимулирования хозяйственной деятельности крестьян и почти в два раза уменьшенный по сравнению с продразверсткой, на прак­тике он во многих местах Центрального Черноземья, в Пермской и других губерниях выколачивался теми же силовыми методами, как и продразверстка в 1920 году, причем, при завышенных заданиях. Крестьянин И.Ф.  Чернышев из Саратовской губернии в письме М.И. Калинину от 15 ноября 1921 года жаловался: «В нашей волос­ти производился сбор проднатурналога. Берут проднатурналог, а выходит хуже прошлогодней разверстки... Разъясните нам, как из­бавиться от таких держимордов».4 В Московской губернии размер налогового задания превзошел разверстку 20-го года более чем в два раза. К тому же сверх продналога стали облагать сельских жи­телей подворно-поимущественным, общегражданским и другими налогами. Особенно обременительным для деревни стал трудгуж-налог, который отвлекал в самую страдную пору и работника и ло­шадь. Не случайно, как пишет Д.В. Ковалев, волокаламские кресть­яне нарекли его «красной барщиной».5

Не давала покоя властям, допущенная и быстро набирающая вес, частная торговля. В ней виделась угроза социалистическим принципам. В.И.Ленин 20 февраля 1922 г. указывает Наркому юс­тиции Д.И. Курскому: «НКЮст должен быть ударным органом для травли частной торговли. НКЮст должен ставить образцовые про­цессы и на этих процессах травить до конца, не ограничиваясь штрафами в сотни миллионов, брать до 90 % прибыли, а то и пус­тить по миру, чтобы до смерти помнили. Ловить, выслеживать, устраивать западни и ловушки».6

Бытует мнение, будто Ленин отстаивал принцип добровольно­го кооперативного движения, а Сталин его нарушил. В действи­тельности в статье «О кооперации» вождь разъяснял: «Нам нужно ... заставить всех поголовно участвовать и участвовать не пассивно, а активно в кооперативных операциях», чтобы население поняло «все выгоды от поголовного участия в кооперации». Только это, подчеркивал он, и «никакие другие премудрости нам не нужны теперь для того, чтобы перейти к социализму».7 Где же здесь добро­вольность? Известно, что государственный монополизм так и не позволил сельскохозяйственной кооперации стать самостоятельной хозяйственной и общественной организацией; постоянно нарушал­ся частный интерес, право собственности и все то, что составляло стержень добровольного кооперативного движения. Тем более, ни­каких уступок не допускалось в политической сфере. Когда быв­ший лидер оппозиционной группы «демократического централиз­ма» Т.С. Сапронов в письме Ленину в декабре 1921 года предложил пойти хотя бы на «видимость уступок», «поиграть в парламента­ризм», ввести во ВЦИК десяток-другой «бородатых мужиков», да по «паре-тройке бородачей» посадить в губисполкомы» — это было категорически отвергнуто. Государственная власть должна была оставаться в руках РКП (б).ь

Но даже усеченные уступки рыночным отношениям позволи­ли в короткий срок более или менее успокоить деревню, разорен­ную «военным коммунизмом», оживить хозяйственную жизнь, улучшить снабжение городов и дать надежду на стабилизацию в обществе.

Решение X съезда партии большевиков о переходе к новой экономической политики, несомненно, было крупным событием. Пришлось резко менять курс, которого неуклонно придерживались более трех лет, что нравилось далеко не всем партийным функцио­нерам. Принятая на съезде 15 марта 1921 года резолюция «О замене разверстки натуральным налогом» и последующие постановления ВЦИК, детализирующие эту резолюцию, положили начало целой системе мер, направленных на коренное изменение экономической ситуации в стране. Это была вынужденная отчаянная попытка Ле­нина остановить «девятый вал» крестьянских восстаний и сохра­нить однопартийную систему власти.

Основные положения новой экономической политики своди­лись к следующему: 1. Разверстка, как способ государственных за­готовок продовольствия, сырья и фуража заменяется натурналогом. 2. Налог взимается в виде процентного или долевого отчисления от произведенных в хозяйстве продуктов. 3. Налог имеет прогрессив­ный характер. 4. Все запасы продовольствия, сырья и фуража, ос­тавшиеся у землевладельцев после выполнения ими налога, нахо­дятся в полном их распоряжении — т.е. они получают право свобод­но реализовать их на рынке. Введенный натуральный налог был значительно ниже обязательных заготовок 1920 года. Так, по зерну продналог по сравнению с разверсткой сокращался на 43 %, по масличным семенам — в два раза, по мясу — на 74,5 %, по маслу — на 36,1 %, по льноволокну — в 15 раз.9

Ответственность за уплату продналога возлагалась на от­дельного хозяина, а применявшаяся при разверстке предшествую­щих лет круговая ответственность деревенских жителей отменя­лась. Это создавало стимулы для более эффективного ведения ин­дивидуального хозяйства. Упразднялись заградотряды и заградпосты. Крестьянин мог свободно реализовать плоды своего труда на рынке. Большое значение имело законодательное разрешение на аренду земли и применение наемного труда, правда, с некоторыми ограничениями. С 1 декабря 1922 года вводился в действие приня­тый ВЦИК Земельный кодекс. Он давал право каждому земельно­му обществу выбирать ту форму землепользования, которая отве­чала его интересам и соответствовала природным и экономиче­ским особенностям региона. Среди способов землепользования, из которых предлагалось сделать выбор, были: общинный (с уравни­тельными переделами земли между дворами); участковый (с неиз­менным размером права двора на землю в виде чересполосных, отрубных или хуторских участков); товарищеский (с совместным пользованием землей членами общества, составляющими сельско­хозяйственную коммуну, артель или товарищество с обществен­ной обработкой земли) и смешанный (с различными способами землепользования по разным хозяйственным угодиям).10 Земель­ное законодательство ставило одно условие домохозяину: он дол­жен полностью использовать землю по назначению, вести кресть­янское хозяйство. И сразу же терял право на землю, как только на­рушал это условие.11

Понятно, что для крестьян очень важным было разрешение выделиться при желании на хутора; вести хозяйство на отрубных участках. Однако Земельный кодекс не давал крестьянам право на владение землей. Он в категорической форме подтвердил отмену «частной собственности на землю, недра, воды и леса», объявил всю землю «собственностью рабоче-крестьянского государст­ва».12 Запретил всякие сделки на землю — куплю, продажу, заве­щание, дарение, залог.13 Фактически в Земельном кодексе вос­торжествовала ленинская идея национализации всей земли, что совершенно не устраивало многих сельских тружеников. Теперь они окончательно утратили надежду на индивидуальное владение земельным участком.В условиях нэпа под давлением деревни власть вынуждена была пойти на разрешение аренды земли и найма рабочей силы, ог­раничила частые переделы земельных участков, разрешила кресть­янам приобретение сложной сельскохозяйственной техники.14 Вме­сте с тем, во всех законодательных актах о землепользовании на­стоятельно подчеркивалась важность и целесообразность перехода к коллективным формам ведения хозяйства.

Разрешение торговли давало возможность крестьянам свобод­но реализовать сельхозпродукты оставшиеся после выполнения на­лога, на базарах, ярмарках и приобретать промышленные изделия. Здесь, правда, возникали серьезные трудности. Крестьяне не хотели брать обесцененные рубли. Бумажная денежная масса к этому вре­мени буквально захлестнула страну. Ленин говорил на IV конгрессе Коминтерна в ноябре 1922 года: «Я думаю, что можно русский рубль считать знаменитым хотя бы уже потому, что количество этих рублей превышает теперь квадриллион*... Это — астрономиче­ская цифра».15

Деньги катастрофически обесценивались. 100 тысяч рублей, выпущенных в годы «военного коммунизма», были равны одной довоенной копейке. Березовый веник на базаре стоил миллион руб­лей. Покупателям и продавцам приходилось искать какие-то экви­валенты. Чаще всего торговля шла по реальному эквиваленту — на фунты и пуды хлеба, т.е. переводилась на хлебное исчисление. К примеру, крестьянка приносила в кооператив 10 фунтов белых гри­бов и хотела обменять их на ситец. Для этого требовалось сначала и ситец, и грибы перевести на «ржаные» единицы — на стоимость ржаного хлеба, а потом уже проводить обменную операцию.16 Ста­новилось очевидным; государству необходимо было оздоровить финансы, упорядочить денежное обращение.

Советское руководство решило поэтапно провести денежную реформу. В основу ее была положена деноминация — укрупнение денежной единицы. Реформа проводилась с 1922 по 1924 год. На­чалась с выпуска в 1922 году новых денежных знаков. Один новый рубль, обменивался на 10 тысяч рублей, находившихся ранее в об­ращении. Такие обменные операции проводились еще дважды: в 1923 году вес рубля вырос в 100 раз, а выпущенный в 1924 году казначейский билет достоинством в 1 рубль обменивался уже на 50 тысяч рублей выпуска 1923 года. В результате весомость советско­го рубля выросла с 1921 по 1924 год в 50 миллиардов раз.17 Купю­ры печатались достоинством в 1, 3, 5 рублей. Чеканились медные и серебряные монеты. Одновременно с 1922 года стал выпускаться «червонец», ставший конвертируемой валютой. Покупательная способность «червонца» была достаточно высока — на уровне деся­тирублевой царской золотой монеты.18

Переход к твердой денежной единице укрепил рубль, обеспе­чил стабилизацию цен, позволил нормально вести торговые опера­ции. Денежная реформа, несомненно, благотворно сказалась на экономике страны и, прежде всего, в аграрном секторе.

Однако первый год нэпа не дал ожидаемых результатов. Во-первых, деревня еще не доверяла новому повороту в политике большевиков и посевная площадь яровых хлебов не только не вросла по сравнению с 1920 годом, а даже сократилась. Во-вторых, в 1921 году на Россию обрушилось страшное стихийное бедствие. 25 производящих губерний Поволжья, Дона, Северного Кавказа и Украины были поражены сильнейшей засухой. Во многих районах голодало большинство населения. 6 млн. крестьянских хозяйств фактически вышли из строя. Голод сопровождался вспышками эпидемий тифа, малярии, «испанки» и пр. Десятки тысяч людей бежали из пораженных бедствием мест. Резко увеличилось число нищих, бродяг, возросла смертность, детская беспризорность. К маю 1922 года от голода и болезней погибло около 1 млн. крестьян и 2 млн. детей осиротели.19

Неурожай и голод в огромной степени затруднили сбор перво­го продналога. Валовый сбор хлебов из урожая 1921 года составил лишь 1 689 142 тыс. пудов (против 2 082 607 тыс. пудов в 1920 г.).20 И тем не менее введение натурналога оправдало себя. Если весной 1921 года еще наблюдалось значительное сокращение посевов, как результат настороженности деревни и ее недоверия политике большевиков. То уже осенью 1921 года, несмотря на огромные трудности, вызванные неурожаем и голЬдом, был зафиксирован рост посевов, за исключением голодающих губерний. По РСФСР в целом озимый клин увеличился.21 Видимо, в массе своей крестьян­ское население увидело в натуральном налоге, пока еще может и не особенно отчетливо, обнадеживающие перспективы. Вселяла надежду и допущенная частная торговля.

В информационных сводках ВЧК осени 1921 года нашла от­ражение вся гамма политических настроений и поведения деревен­ских жителей в первую продналоговую кампанию — от раздражения и недовольства до прямого отказа сельских сходов платить продна­лог, как это было, к примеру, в деревне Хирино Бронницкого уезда Московской губернии;22 от колебаний и сомнений — к пониманию преимуществ продналога перед продразверсткой и готовности доб­росовестного выполнения его. В секретных сводках ВЧК порой анализируются и действия местных властей. Приведем некоторые документы: «Среди крестьян наблюдается недовольство Советской властью и РКП вследствие различных налоговых обложений, — со­общалось из Вятской губернии. — Продналога до 1 октября собрано только 26,6 % задания. В октябре... к неплательщикам начали при­менять репрессивные меры. К 10 ноября по губернии были под­вергнуты аресту 4089 человек, преданы нарсуду 1311, суду ревтри­бунала — 78 человек».23 «Продналог сдается только под давлением властей, — докладывают из Тамбовской губернии. — В некоторых местах среди продработников развито пьянство и взяточничество. В Кирсановском уезде имели место случаи грубого обращения с крестьянами и незаконные аресты. Арестованы были 30 человек, даже выполнившие до 90 % продналога».24 Из Тверской губернии доносили, что «в некоторых селах ввиду категорического отказа населения от уплаты продналога приходится применять к налого­плательщикам репрессивные меры... Для продналоговой кампании организуется продотряд»;25 «Имелись случаи групповых отказов от сдачи продналога. Подвергнуты аресту 6 642 неплательщика, переданы народу 3 683» (Нижегородская губ.).26 Как видно, власти еще не сумели перестроиться, найти новые подходы к деревне и часто прибегали к методам «военного коммунизма».

Вместе с тем, по линии ВЧК шло все больше сообщений с мест о повороте в настроении крестьянства. «Продналог поступает интенсивно, — докладывали из Тульской губернии. — Приемный пункт работоспособен... Отношение середняков и кулаков к прод­налогу хорошее. Последние добровольно и охотно везут таковой в ссыппункты».27 «Политнастроение крестьян удовлетворительное, — сигналили из Пермской губернии, — поступление налога проходит успешно. Сарапульский и Осинский уезды выполнили продналог полностью».28 Из Орловской губернии еще более радужная оценка — «Материальное положение крестьян-середняков и кулаков хоро­шее. Отношение крестьян к Советской власти и РКП в общем удовлетворительное. Отношение к нэпу, товарообмену и кооперации доброжелательное. К антисоветским элементам — враждебное».29

И действительно, изменения настроения селян в лучшую сто­рону происходили. Это стало особенно заметно в 1923, когда со­брали приличный урожай, преодолели голод. На рынках и базарах все больше появлялось в свободной торговле продовольствия и фабричных изделий. В городах, как грибы, росли лавки и лавочки. Писатель Чуковский Н.К. вспоминал: «Мы уехали весной 1921 года из Петрограда военного коммунизма, а осенью вернулись в Петро­град нэповский. На всех углах открылись частные лавочки... Ва­лютчики на Невском приставали к прохожим и предлагали долла­ры, марки, франки».30 Государственные и частные магазины полни­лись, уже забытым за годы «военного коммунизма», ассортиментом всеврзможных товаров. Андрей Платонов так описывал впечатле­ния  своего  героя,  вернувшегося  в родной  город  вначале  нэпа: «Сначала он подумал, что в городе белые. На вокзале был буфет, в котором без очереди и без карточек продавали серые булки... Два-нов решил, что это нарочно, и зашел в лавку. Там он увидел нор­мальное оборудование торговли, виденное лишь в ранней юности и давно забытое: прилавки под стеклом, стенные полки, усовершен­ствованные весы вместо безмена, вежливых приказчиков вместо агентов продбаз и завхозов, живую толпу покупателей и испус­кающие запах сытости запасы продуктов»;31 на базе бывшего губ-продкома висела завораживающая вывеска: «Продажа всего всем гражданам. Довоенный хлеб, довоенная рыба, свежее мясо, собст­венные соления».32 Менялась картина и в деревне. Академик Минц И.И. вспоминал, как в одной из деревенских лавок Подмосковья он видел в те времена еще более экзотическую вывеску: «Здесь есть все — ситец, соль, спички, мыло, колесная мазь, сахар, ландрин, ке­росин и другие деликатесы».

Однако только деревня начала вставать на ноги, как тут же го­сударство ввело непомерно высокие цены на промышленные това­ры, необходимые крестьянскому хозяйству. Возникли в 1923 году так называемые «ножницы». Теперь крестьянину, чтобы купить плуг, требовалось продать 150 пудов зерна, а за пуд гвоздей отдать 50-60 пудов пшеницы. Это было в 7-8 раз дороже, чем в 1913 го­ду.33 По справедливому замечанию Н.Г. Рогалиной в экономике все отчетливее стали действовать два фактора: рынок и власть. Причем, власть постоянно пыталась что-то отнять обратно из «уступленного нэпу».34

Но стоило недовольству деревни достичь значительного нака­ла, партийному руководству пришлось опять идти на уступки. Про­возгласили лозунг «Лицом к деревне», снизили цены на промтова­ры, ослабили государственную фиксацию твердых цен на хлеб, ввели единый денежный налог, заменивший все остальные, отме­нили аресты неплательщиков в административном порядке, сокра­тили практику штрафов за долги и пр. Н.И. Бухарин в апреле 1925 года даже обратился к крестьянам с призывом: «Обогащайтесь!». Однако тотчас последовал окрик Сталина. От Бухарина потребова­ли отказаться в печати от «ошибочного» лозунга и он незамедли­тельно это сделал. Редактора же «Комсомольской правды», где лишь косвенно был поддержан бухаринский призыв, по решению Политбюро сняли с работы.35

Эти зигзаги новой экономической политики были вполне предсказуемы. Ее и не собирались вводить «всерьез и надолго», как обещал Ленин. Известный советский экономист Ларин Ю. (он же Лурье М.А.) на собраниях, съездах и в печати требовал «коммуни­стической реакции», т.е. прекращения дальнейшего экономическо­го отступления, перестройки фронта для вытеснения частного ка­питала, поворота к усилению планового руководства государства всей хозяйственной жизни, «ориентацией в деревне на батрака, ма­ломощного и на низового середняка».36

Рыночные отношения допускались в дозированном виде. Крестьянину давали понять, что путь к укреплению единоличного хозяйства бесперспективен. Поддерживались и поощрялись нало­говыми и кредитными льготами лишь коллективные и бедняцкие хозяйства.

Такую двойственную природу нэпа четко изложил в 1925 году Сталин: «нэп есть особая политика пролетарского государства, рас­считанная на допущение капитализма, при наличии командных вы­сот в руках пролетарского государства, рассчитанная на борьбу элементов капиталистических и социалистических, рассчитанная на возрастание роли социалистических элементов в ущерб элементам капиталистическим, рассчитанная на победу социалистических элементов ... на постройку фундамента социалистической экономи­ки. Кто не понимает этой переходной, двойственной природа нэпа, тот отходит от ленинизма».37 Как видно, новая экономическая по­литика никакой состязательности не предполагала, она нацелена была на борьбу «в ущерб элементам капиталистическим» и исход этой борьбы был предрешен. В. Маяковский, прекрасно понимавший конъюнктурность этой политики, успокаивал ее ярых против­ников — ортодоксальных партийцев:

«Многие товарищи повесили нос,

— Бросьте, товарищи!

Очень не умно-с.

На арену!

С купцами сражаться иди!

Надо счетами бить учиться.

Пусть «всерьез и надолго»,

но там,

впереди,

может новый Октябрь случиться».38

Новая экономическая политика со всеми ее уступками и лави­рованием зигзагами и поворотами и не могла быть иной. Дозволен­ные экономические свободы не сопровождались реформированием политической системы. Главнейшим фундаментальным противоре­чием нэпа оставалась несовместимость рыночных отношений и коммунистической идеологии. И, тем не менее, даже скромные ус­пехи хозяйственной жизни в начале нэпа рождали у людей надеж­ды на лучшее.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Восьмой Всероссийский съезд Советов рабочих, крестьянских, крас­ноармейских и казачьих депутатов. Стеногр. отчет. М., 1921. С.42.

2. Там же. С. 137.

3. В.И. Ленин. Неизвестные документы. 1891 — 1922. М., 2000. С.454, 463 — 464.

4. Письма во власть. 1917 — 1927. Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и большевистским вождям. М., 1998. С. 278.

5. Ковалев Д.В. Подмосковное крестьянство в переломное десятилетие. 1917- 1927. М„ 2000. С. 68, 72.

6. Гимпельсон Е.Г. Политическая система и нэп: неадекватность реформ. //Отечественная история. № 2. 1993. С. 30.— 119

7. Ленин В.И. Полн. собр.соч., Т. 45. С. 372.

8. Гимпельсон Е.Г. Указ. соч. С. 30.

9. История социалистической экономики СССР. М, 1976. Т. 2. с. 35.

10. Законы о трудовом землепользовании. М., 1922. С. 49.

11. Там же. С. 12- 13.

12. Земельный кодекс РСФСР. М., 1923. Ст. 1,2 .

13. Там же. Ст. 27.

14. Справочник партийного работника. М., 1923. Вып. 3. С. 172.

15. Ленин В.И. Полн. собр. соч., Т. 45. С. 283.

16. Платонов О.А. Терновый венец России. Указ. соч. С. 680.

17. Мельникова А.С. Твердые деньги. М., 1973. С. 42, 43, 66.

18. Тамже. С. 49.

19. Поляков Ю.А. 1921-й: Победа над голодом. М., 1975. С. 27.

20. Сборник статистических сведений по союзу ССР.  1918 — 1923. М., 1924. с. 131.

21. Отчет Наркомзема X Всероссийскому съезду за 1922 год. М., 1923. С. 20.

22. Советская деревня глазами ВЧК — ОГПУ — НКВД. Указ. соч. С. 668.

23. Тамже. С.711 — 712.

24. Там же. С.706.

25. Там же. С.688 — 689.

26. Тамже. С.717.

27. Там же. С.683.

28. Там же. С.703.

29. Тамже. С.702-703.

30. Известия. 28 февраля. 2001.

31. Платонов Андрей. Чевенгур. Роман.  Издательство «Советская Рос­сия». 1989. с. 369-370.

32. Там же. С. 369.

33. Платонов О.А. Терновый венец России. Т. 1. М., 1997. с. 680; История коммунистической партии Советского Союза. М.. 1959. С. 356.

34. Рогалина Нина. Утопии рыночного социализма. //Родина. № 2. 1993. с. 29.

35. Сталин И.В. Сочинения. Т. 7. М., 1947. С. 382 — 383.

З6. Деятели СССР и революционного движения России. Энциклопедиче­ский словарь. Гарант. М., 1989. С. 486.

37. Сталин И.В. Указ. соч. С. 364.

38. Маяковский Владимир. Полн. собр. соч., Том четвертый. 1922 — фев­раль 1923. М. 1957