Константин Алексеевич Васильев родился 3 сентября 1942 года в оккупационном Майкопе. Первые годы жизни малыша и его матери Клавдии Парфеновны Шишкиной были отмечены суровой печатью войны. Немцам сразу же стало известно о том, что глава семьи Алексей Алексеевич Васильев руководит в крае партизанским движением. Поэтому какие только возможны беды свалились на семью. Чудом все остались живы.

Послевоенные переезды семьи завершились в 1947 году в поселке Васильеве под Казанью.

В красивом сосновом бору, на берегу Волги рано пробудился несомненный врожденный талант Кости. В 12 лет, после конкурсных испытаний, Васильева принимают в Московскую среднюю художественную школу-интернат при институте им. В.И. Сурикова. Позже он продолжает учебу в Казанском художественном училище. Получает специальность театрального декоратора. До середины 60-х годов он много экспериментирует, увлекается модными течениями, особенно абстракционизмом и сюрреализмом.

Диапазон его увлечений, казалось, не имел границ. Ненасытно впитывал он все новое в современном искусстве, причем не только в живописи, но и в музыке, литературе.

1969 год стал поворотным в творчестве художника. Именно в это время он декларирует своим друзьям весьма важную для него идею: «Силу духа всего живого — вот что должен выражать художник!».

И сила эта наполняет буквально каждое произведение самого К. Васильева, независимо от того, пейзаж ли это, портрет, либо жанровая композиция.

Чего только стоит свеча на его картинах, источающая подобно соплу ракеты столь мощную активную энергию, что несомненно, будь зажжена рядом настоящая восковая свеча, она померкнет, покажется холодной и неживой рядом с васильевской.

Даже в пейзажах просматривается состояние духа художника, его характер — всегда собранный, сконцентрированный на какой-то одной волнующей его важной мысли. И решает он поставленную задачу чаще всего в скупой, суровой цветовой гамме, где преобладают глухие зеленые тона и где непременно присутствует серый стальной колорит. Это его своеобразная дань Северу, к которому у него всегда было неистребимое внутреннее влечение! Как-то художник бросил друзьям фразу: «Чем народ севернее, тем он мужественнее и прекраснее!».

Однако не пейзажи были его главной темой. В тот переходный период К. Васильев осознает собственное предназначение и свой путь в творчестве. На двух программных полотнах «Северный Орел» и «Свентовит» он раскрывает полный глубокого смысла псевдоним. Древнеславянской вязью художник пишет на завершенных работах «Творение Константина Великоросса 1969». Именно с этого момента начинается его прорыв к историческим корням славянского народа.

Собственно история как таковая его мало интересовала. Миф, легенда, все то главное, что отстоялось в душе народной и сохранилось под нагромождением фактов и событий в течение многих веков — вот, что притягивает Константина Васильева. Художник уповает к чувствам и интуиции, желая заглянуть вглубь себя и увидеть, что в этой жизни представляет истинную ценность.

Интуиция художника переносит его за сотни лет до Рождества Христова, в те достопамятные времена, когда предки наши, почитавшие себя внуками Дажьбога, совершали богатырские подвиги и свято чтили традиции Рода.

И если в этом направлении художник двигался, полагаясь в основном на собственные откровения и чувства (информация о мифологии славянского народа в конце 60-х годов была весьма фрагментарна), то в изучении прошлого родственных народов ему помогали скандинавские источники: исландские саги, переводы рунических текстов и т.д. Подобные источники представляли собой целостный мифологический материал. Очевидно именно этим и было вызвано обращение Васильева к скандинавскому эпосу.

Изучая и творчески перерабатывая мифы и фольклор разных стран, Васильев пришел к убеждению, что каждому народу присуща особая «духовность», сохраняющаяся в его генофонде; то есть в генетическом материале любого народа закодирован его «духовный путь», а древние Боги и Богини — архетипы того народа, к которому они принадлежат.

Боги не мертвы, они лишь забыты большинством людей и ждут того часа, когда воспоминания проснутся в душе и сердце их народа.

Константин Васильев сумел пробудить в своем сердце эти образы. Можно с высокой долей уверенности утверждать, что на его полотнах «Северная легенда» и «Человек с филином» изображен Велес. Древние славяне почитали Велеса Богом Солнца, Богом богатства и скотоводства, Богом мудрости и проводником из явного мира в духовный.

На картине «Северная легенда» луч лунного света разделяет мир на материальный и потусторонний, на Явь и Навь. А сам Велес, вооруженный копьем, будто парит над берегом озера в ожидании и готовности сопроводить душу усопшего через водную преграду в мир иной.

В начале своего творческого пути Васильев отдал дань формальным поискам, модернистским увлечениям. Но в один прекрасный день произошло событие, после которого Васильев стал тем Васильевым, который вошел в историю русского искусства. По воле Провидения, он увидел журналы по искусству Третьего Рейха, попавшие в Россию во время последней войны. Эти репродукции вдохновили Васильева, пробудили голос его крови. Личность и творчество Константина Алексеевича служат ярчайшим подтверждением глубокого родства русского и германского народов. Германское искусство помогло Васильеву открыть Русь, но не штампованно-лубочную, азиатско-узорчатую, дурашливо-балалаечную, навязываемую нам деятелями типа еврея Моисеева с его ансамблем «Березка». Нет, Васильев пробился к Руси подлинной, изначальной, арийской — с синими грозовыми очами, одетой в сталь. Васильев будил расовые архетипы Русского народа, освобождал их от вековых наносов — и этого ему не могла простить жидокоммунистическая система.

К тому времени, когда Васильев заявил о себе, уже сложилась кэгэбэшная двухполюсная структура контроля над искусством. Белютин, получивший широкую известность после скандала с Хрущевым в Манеже, концентрировал вокруг себя «левых», авангардистов, а Глазунову, попавшемуся на крючок Лубянки, была отведена роль лидера «русской правой». Таким образом, неучтенный Васильев с арийской прямотой вломился на уже поделенное поле.

Немедленно рядом с Васильевым возникли два еврея — Комар и Меламид, одни из лидеров московского андеграунда. Они, что называется, «пасли» Константина Алексеевича, водили его по всевозможным тусовкам. Об этих типах стоит рассказать подробнее. Комар (настоящая фамилия Гельман) окончил Строгановское художественное училище. В училище и в армии был секретарем комсомольской организации. Известен как педофил. Проживал в элитном доме у метро «Аэропорт» в Москве. Рассказывают, что однажды, после того, как жена не пустила его пьяного ночевать домой, он изнасиловал старуху-консьержку. Дело замяли. По словам знающих московских художников, известные авангардистские выставки в кафе «Синяя птица» Комар-Гельман устраивал с помощью КГБ Фрунзенского района Москвы. Второй агент темных сил, Меламид, происходил из культурной еврейской семьи, тоже закончил Строгановку. В настоящее время оба живут в Нью-Йорке, один из небоскребов которого украшает громадная неоновая реклама: «Гельман и Меламид: покупаем души».

Однако душу Константина Васильева сатана купить не смог. И по мере того, как художник приобретал все большую популярность, находил поддержку среди русских военных и писателей, его выставки встречали все большее неприятие режима и сионистских кругов. В 1976 году жизнь Константина Васильева оборвалась. Официальная версия случившегося такова: погруженный в раздумья, художник шел рядом с железной дорогой и получил смертельный удар по голове монтировочным брусом, свесившимся с платформы проходившего состава. Непонятно только: почему в таком случае «брус» ударил Васильева многократно да еще под разными углами?

Константин Васильев остался собой и разделил участь других русских гениев, уничтоженных жидовской мафией: Пушкина, Лермонтова, Есенина, Гумилева, Шукшина... Памятником Васильеву будет грядущая светозарная арийская Русь, просиявшая на его полотнах.

SOL INVICTUS

Приветствуйте Братья

Черное Солнце встающее,

Огненный Вихрь вторжения

Арийского Бога идущего!

Светлая Кровь пробуждается

Сквозь адские путы творения.

К Небу огонь приближается,

Уничтожая забвение.

СЛОВО К РУССКИМ ЯЗЫЧНИКАМ

В начале прошлого десятилетия было явлено чудо. В разных уголках нашей земли отдельные люди вдруг почувствовали, что должны вернуться к своим древним богам и восстановить языческое видение мира. При этом, им не западала в голову какая-то конкретная языческая концепция. Запала только потребность работать в этом направлении. Что именно надо сделать, к чему стремиться? — указаний никаких не было. Каждый обязан был развивать языческую идею по своему пониманию.

Сегодня, значение этого явления не до конца осознано. Его нельзя связывать, например, с горбачевской перестройкой, поскольку оно началось раньше. Это явление имело место примерно с 1984 по 1989 годы. Условно говоря, до этого пятилетия, языческая мысль спала, а после уже начала распространяться в основном через тех, кто получил языческое откровение: через их пример и слово.

Почему наши боги дали нам знать о себе в указанное время, правильно ли мы их поняли, и то ли мы делаем сегодня? — это вопросы, на которые здесь будет дан ответ.

Сегодня русские язычники ставят перед собой задачу осознания полной картины древних традиций, задачу создания школ и учителей языческого знания. И хотя кто-то заявляет, что учителей нет, а традиция забыта, можно смело отвечать: традиция сохранилась, а учителя будут.

Бурное развитие язычества проявилось в том, что сколько у нас язычников — столько и мнений, и каждый считает себя правым. С другой стороны, появилось у нас и много людей мудрствующих, которые не просто захотели язычество познать, а захотели вывести его из бесконечно далекой истории человечества, доказав этим, что русские оказали решающее влияние на мировую цивилизацию. Появились люди, которые непременно хотят доказать, что славянское язычество родилось из Вед, из тантрических учений, из течений индуизма, из зороастризма. Есть мнения, что наше язычество пришло к нам из Заполярья или наоборот — с юга. Действуют на этом фоне силы, которые формируют синтез между язычеством и христианством, силы, которые через этот синтез пытаются построить новое христианство. Или наоборот — есть те, кто хотят использовать язычество просто как грубую ударную силу.

Если к этому еще добавить, что наша молодежь сильно увлекается идеями Одинизма, которые проникают через их игру в мир Толкиена, то нам остается задуматься о необходимости как-то четче уяснить себе: что же хотели от нас боги, указывая на необходимость обратиться к языческим началам?

Ответ на этот вопрос мы получим, оглянувшись назад и поняв назначение язычества и языческого знания в нашем прошлом. Что делали, чем занимались носители нашего язычества?

Рассмотрим для примера жизненный путь русского волхва. Обратимся к былинам о Вольге, Волхе Всеславовиче. Как известно, Вольга родился от Змея (может быть, Велеса). При его рождении гремел гром. К десяти годам он научился оборачиваться ясным соколом, серым волком, туром — золотые рога. Стал великим охотником и повелителем зверей. В пятнадцать лет он набрал себе дружину и ушел сражаться за Киевскую землю с индийским царем, которого победил волшебством. Юность и зрелые годы Волх провел служа Киеву. Мы не знаем, чем занимался Вольга в поздние свои годы, но тут на помощь нам приходят другие источники.

Мы пришли. Мы уже здесь. Нас можно не замечать, не воспринимать, недооценивать, но мы есть. Нас можно пре­следовать по закону, запрещать, изгонять, единственное, что сделать невозможно – нас невозможно уничтожить. Мы и мертвыми возвращаемся. Чтобы властву­ющий деляга поперхнулся куском, отнятым у народа. Чтобы напомнить посланцам горных аулов, хозяйничающим на на­шей земле, давно забытое ими чувство страха за соб­ственную жизнь. Мы возвращаемся сознанием неуспокоенного теоретика, когда он берется за карандаш и выводит фразу: «Обществом должна править не сильная рука, а сплоченное множество здравых умов, честных сердец и твердых рук...» Мы возвращаемся тогда, когда голодным ста­рикам уже не к кому обратиться с просьбой «Защити!» То­гда, когда политические дрязги загоняют общество в «войну всех против вcex», отнимая у народа святое и неделимое единство по Отечеству.

Мы возвращаемся живыми под проклятия ли­бералов, изводящих народ безнравственной свободой, в не­нависти торгашей и менял, чьи душонки не стоят и по­гребальной молитвы. Мы возвращаемся, осознавая себя Воинами. Нас можно запретить, но нельзя уничтожить. Мы возвращаемся.

Они клянут нас за то, что наш социальный порядок воз­двигается «ценою человека». Это их мнение. Можно было бы вообще не принимать его в расчет, находя в нем отпе­чаток их социального лицемерия. Но именно поэтому мы и не обойдем его стороной. Звучит-то как! Ценою человека! Так и хочется спросить: «Какого человека?» Кто тот чело­век, что становится неизбежной жертвой при наведении со­циального и нравственного порядка в обществе? Педераст, разложившийся наркоман, национальный предатель, клевет­ник на свой народ, умственно подвинутый сатанист, вагонный попрошайка, религиозный фанатик или «ясновидящий» плут, аферист и вымогатель, прикрытый лозунгом свободы предпринимательства? Чья еще свобода зависит от либера­лизма общественных нравов и неорганизованности порядка?

Возможно, мы по-разному понимаем «свободу». Для нас не существует этого понятия вне нравственности. Мы нас­тойчивы в том, что ублюдок не может быть свободным, что не существует равенства между честным человеком и по­донком. Мы настойчивы в том, что свобода есть привиле­гия достойных. Нет, не избранных, а социально достойных. Вне всякого кивания на политическое или экономическое устройство общества, мы заявляем, что свобода является продуктом социального порядка. Она существует как форма отношения личности и общества, и если личность социаль­на, то ее интересы не вступают в противоречие с интере­сами общества. Если же личность антисоциальна, то она разлагает общество как болезнетворный микроб. Питатель­ную среду для этого микроба создает культурный слой либеральной буржуазии.

Либерализм противоречит интересам общества, ибо де­лает его зависимым от собственной мягкотелости в отноше­нии преступников, нравственных уродов и разложенцев. Что же такое «свобода» в собственном понимании этого слова? Свобода есть наиболее стабильная форма неза­висимости в мыслях, суждениях и поступках. Однако мысли, суждения и поступки человека зависят и от его воспитания, и от его ума. Если нет ни того ни другого, ос­тается только отпущенная на волю животная стихия. Но именно о ее неприкосновенности так заботятся господа ли­бералы, ибо нравственность в их среде понятие весьма призрачное. Мы же считаем свободу наивысшим нравствен­ным поощрением человека. В буржуазном обществе сво­бода это диагноз. Посмотрите на эти исковерканные сво­бодой физиономии. Попробуйте найти в них признаки здо­ровья, покоя и счастья. Да по ним можно изучать историю человеческих пороков. Особенно хороши сами мэтры буржуазности и западничества, не сходящие с телевизионных экранов. Здесь уже скрывается нечто зоологическое. Старик Дарвин и не подозревал, что отпущенная нравствен­ность внесет такие поправки в его эволюцию видов.

Что же может сказать о свободе Воин, ведь подчиняемость особым нормам поведения является обязательным условием его социальности? Логично было бы предполо­жить, что Воин в принципе не может быть независимым существом. Однако такой вывод не верен.