Данная публикация представляет собой перевод главы «Третий Рейх» из книги аме­риканского исследователя Роберта Уильям­са «Культура в изгнании. Русские эмигран­ты в Германии», выпущенной Корнеллским университетом (Robert С. Williams. Culture in Exile. Russian Emigres in Germany, 1881-1941, Cornell University Press, Ithaca and London. 1972). Это не самое полное, не самое объективное, и не лучшее по качест­ву исследование, но оно посвящено чрез­вычайно важной и мало изученной теме.

Дело в том, что после эпохи полного замалчивания истории русской эмиграции, первые работы в данной области, появив­шиеся у нас, освещали преимущественно мир людей, перебравшихся во Францию и США. «Берлинский период» оказался на­именее исследованным в силу особеннос­тей идеологии Третьего Рейха. Все, что было связано с германским нацизмом, его исто­рией, идеологией, внешней и внутренней по­литикой, в СССР было строго засекречено и истолковывалось лишь с официальных, марксистско-ленинских позиций.

На Западе, не менее критически настро­енном по отношению к гитлеризму, непри­ятие идеологии и практики Третьего Рейха не привело к запрету на научные исследо­вания в этой области. В Англии, во Фран­ции и особенно в США, куда попали, в конце концов, многие из ценнейших архи­вов времен второй мировой войны, вышли сотни книг и тысячи статей о Германии пер­вой половины 20 века. Сейчас результаты этих трудов капля по капле просачиваются в Россию. И хотя далеко не всегда можно доверять их выводам, они становятся од­ним из дополнительных источников наше­го современного представления о недав­ней истории.

В книге Роберта Уильямса есть немало интересных глав. Она охватывает предыс­торию русско-германских связей, отноше­ния в военный и революционный период 1914-1921 годов, описывает деятельность эмигрантских партий и организаций раз­личного направления: монархистов, либе­ралов, меньшевиков, эсеров и анархистов; в книге есть разделы, посвященные фило­софским обществам и кружкам, типа «ев­разийцев», «скифов» и «бердяевцев». Мы избрали для публикации главу, наиболее спорную и привлекательную в контексте ны­нешних интеллектуальных дискуссий.

Приступая к переводу, мы понимали, что обращаемся ко вторичному источнику, к тому, что в науке называется «литературой». Это особенно коробило нас тогда, когда при­ходилось переводить русские фамилии и имена с английской копии в немецкой транс­литерации. Ведь без знакомства с ориги­нальными документами легко допустить до­садные неточности и явные ошибки. Но что поделаешь, когда с помощью советских и пост-советских энциклопедий невозможно проверить большинство фактов, а дополни­тельные подробности можно найти лишь в других англоязычных или переводных исследованиях, типа книг Джона Стефана и Уолтера Лакера.

В последние годы в России было пред­принято несколько попыток самостоятельно прорваться за информационный кордон и приблизиться к правде о русских деятелях в Германии начала века. Это и книга М.Наза­рова «Миссия русской эмиграции», и бро­шюра В.Пруссакова, А.Широпаева «Слава России!», и двухтомник «Культурное насле­дие российской эмиграции», где есть статьи о русско-немецких связях, и новейшие пуб­ликации о главе Русской освободительной армии генерале Власове. Однако вряд ли кто-либо будет оспаривать вывод о том, что перечисленные труды лишь начало той боль­шой научной работы, которая еще только предстоит в будущем.

Будем надеяться, что придет время, ког­да русские ученые смогут без каких-либо препятствий познакомиться с документаль­ными источниками: архивами таких органи­заций как «Анти-Коминтерн», НСДАП, ми­нистерство иностранных дел Третьего Рей­ха и таких личностей, как Боткин, Лампе, Миллер, Тёдтли, использовавшихся амери­канским исследователем для написания из­бранного нами сюжета. А пока обратимся к. переводу текста Роберта Уильямса, сделан­ному Еленой Лось, чтобы, узнав точку зре­ния автора, составить собственное мнение.

С приходом в 1933 году к власти Адольфа Гитлера история русской эми­грации в Германии снова возвращает­ся к ее довоенным истокам. Большин­ство русских тогда покинули страну, осталось лишь несколько тысяч. Рус­ские немцы были единственными поли­тически значимыми эмигрантами в Тре­тьем Рейхе, чья печальная судьба в Рос­сии, начиная с 80-х годов XIX века, час­то отражалась и в печати, и в их дея­тельности в Германии. Как и Вторая Империя, Третий Рейх культивировал ат­мосферу русофобии, в создании кото­рой русские немцы, враждебно отно­сившиеся к принявшей их стране, мог­ли сыграть значительную роль. Розенберги, Шикеданцы и их друзья сыгра­ли важную роль в создании гитлеров­ского представления о России как о слабой и азиатской стране, находящей­ся под контролем евреев-большевиков. Теперь же они перестали быть пред­ставителями озлобленной политической группировки в Мюнхене, став экспер­тами и вершителями политики герман­ского правительства по отношению к России. И этой новой роли суждено было иметь трагические последствия для обеих их родин. В течение четы­рех десятилетий, как заметил один из русских немцев, Германия обманыва­ла себя, представляя Россию просто бумажным тигром, главным образом потому, что подобную картину рисо­вали приехавшие в Германию немцы-эмигранты. Русские были не только враждебны, но и слабы. В 1941, как и в 1914 году Германия совершила фаталь­ную ошибку, вступив в войну с нацией, которую она считала намного ниже себя. И ей снова суждено было испы­тать все последствия поражения.

КООРДИНАЦИЯ

Несколько тысяч русских, оставших­ся в Берлине к весне 1933 года, привет­ствовали приход к власти Адольфа Гит­лера и нацистской партии, т.к. большин­ство эмигрантов, не одобрявших нацизм, уже покинули страну. Те же, кто пред­почел остаться, представляли собой смесь старых монархистов, нацистов во втором поколении, украинских национа­листов и бывших военных. Боткинский центр послал свои поздравления ново­му рейхсканцлеру от имени 26 эмигрант­ских организаций, заверяя его в своих антибольшевистских настроениях и в желании оказывать сопротивление «красному потоку» в Германии. Несколь­ко десятков русских, принадлежащих к левому крылу, были арестованы за ко­роткое время, и было объявлено, что все русские должны зарегистрировать­ся в полиции или в Nаnsen Offiсе для получения разрешения на проживание в Германии. Но страхи высылки были развеяны, когда Боткин и Лампе были вызваны на Вильгельмштрассе и им было обещано, что никаких значи­тельных перемен в положений эми­грантов не произойдет.

Политические группировки в эми­грантской среде после 1933 года пред­ставляли собой страшную смесь русских и нерусских элементов. Старые монар­хисты в основном поддерживали вели­кого князя Кирилла. Через Бискупского, представителя Кирилла в Германии, они также поддерживали связь с более молодыми правыми эмигрантами, связанными с молодым русским движени­ем Александра Казем-Бека (Младороссами) и в Германии, и за границей. Существовали также и русские нацистские организации — Русское национал-социалистское движение и отделение Всерос­сийской Фашистской партии, центр ко­торой находился в Харбине (Китай). Рос­сийский общевоинский союз (РОВС) под руководством Лампе, так же как и На­циональный союз нового поколения, или Национальный трудовой союз (НТС), как он стал называться позднее, имели свои отделения в Берлине. Кроме того, существовало несколько украинских групп: последователи Петлюры, сторонники гет­мана Скоропадского и Украинский на­циональный союз (УНСО) под руковод­ством полковника Евгения Коновалека. Общим для всех этих группировок были недоверие к соперникам, надежда на щедрость нацистов и страстная нена­висть к большевизму.

В первые месяцы после прихода к власти нацистов характерной чертой состояния эмигрантской среды была взаимная враждебность. Перво­начальные попытки Бискупского пред­ставить себя лидером объединенной мо­нархистской эмиграции в ту весну кон­чились ничем. Он провел несколько ме­сяцев в тюрьме, перед тем как вновь безуспешно появиться в 1934 году на Вильгельмштрассе перед нацистами. Со­глашение между РОНД и младороссами, заключенное в сентябре 1933 года, оказалось недолговечным. Церковь рас­кололась на сторонников епископа Ти­хона в Берлине и митрополита Евлогия в Париже. Молодые русские находились в сложных отношениях и с армией (РОВС) и с Высшим монархическим со­ветом а Париже. Всероссийская фашист­ская партия соперничала с Всероссий­ской фашистской организацией в США. Украинцы также разделились: на прогерманцев (германистов) и про-французов (республиканцев).

Все эти группы не теряли времени, стремясь продемонстрировать свое от­ношение к новой Германии и получить от этого выгоду. И Бискупский, и его друг Петр Шабельский уверяли Вильгельмштрассе в своих анти-большевистских настроениях и в преданности Гер­мании. Сторонники правительства Дирек­тории Украины постоянно посылали в Министерство иностранных дел просьбы о деньгах и заявления, направленные как против сторонников Гетмана, так и про­тив последователей Петлюры. Один из офицеров Авалова предложил Герингу и ведомством Вильгельмштрассе использовать эмигрантов при организации антисоветской террористической деятельности. Наконец, существовал меморандум некоего «Доктора Калигулы», от имени русского народа обращенный к самому Гитлеру, где заявлялось, что Красная армия готова к восстанию и что эмигранты формируют новое русское правительство.

На первых порах это не производи­ло впечатления на нацистов. Министер­ство иностранных дел продолжало от­носиться к эмигрантам, как к совершен­но ненадежной политической организа­ции. Пронацистская РОНД скоро была разогнана полицией за политическую деятельность, а ее наследница — Партия русских борцов за свободу, возглавляе­мая Аваловым, также находилась под пристальным наблюдением гестапо. В августе 1933 года некий доктор Мюллер из Хемница написал длинный меморан­дум для министерства иностранных дел, в котором предупреждал, что для не­мецкого народа не может быть ничего худшего, чем поддержать антисоветские авантюры эмигрантов и что так же, как русские люди ненавидят большевиков, с такой же силой ненавидят они и эми­грантов — более всего аристократию (особенно балтийских немцев), бывших офицеров, крупных капиталистов и зем­левладельцев. Большинство немецких чи­новников, вероятно, придерживалось такой же точки зрения.

Зимой 1933-1934 годов, однако, но­вые люди в нацистском руководстве ре­шили, что лучше «координировать», чем игнорировать и подавлять деятельность русских. В худшем случае, считали они, правящая партия по крайней мере бу­дет проинформирована о политических движениях внутри лагеря эмигрантов; в лучшем случае эмигранты могли бы даже оказаться полезными. Двум органам власти было поручено выполнение это­го задания: Министерству пропаганды и Управлению иностранных дел нацист­ской партии.

Внутри двух этих правительственных организаций вопросы координации и контроля за деятельностью различных эмигрантских организаций скоро оказа­лись в ведении группы русских немцев, которые пробились в нацистскую пар­тию в 1920-х годах. Главным среди них был Альфред Розенберг (род. в Ревеле в 1893, учился в Риге и в Москве — ред.). В конце 20-х годов он продолжал раз­вивать свою теорию еврейско-большевистского заговора на страницах «Фелкишер Беобахтер» (Народный Наблюда­тель) и своего фундаментального «Мифа XX века». Теперь ему был доверен пост главы Отдела внешней политики в пар­тии, где он продолжал развивать свои антисоветские взгляды в 30-х годах. Ро­зенберг привел с собой и своего школь­ного товарища, такого же, как и он, анти­семита Арно Шикеданца. В своей книге 1927 года «Еврейство как анти-раса» Шикеданц характеризовал евреев как «незаконнорожденное племя». К этим двум балтийским немцам присоединил­ся и Георг Ляйббрандт, выходец из Одессы, глава «восточной секции» от­дела Розенберга. Будучи студентом в Дорпате во время первой мировой вой­ны Ляйббрандт был призван в герман­скую армию в 1918 году, и проведя 20-е годы в немецких, английских и амери­канских университетах вернулся в Гер­манию в 1933 году.

У Розенберга были и соперники. Министерство пропаганды, возглавляе­мое Йозефом Геббельсом, было также заинтересовано в использовании анти­большевистских настроений эмигрантов в целях пропаганды. Один из помощни­ков Геббельса, Эберхарт Тауберт, был особенно увлечен этой возможностью. Вскоре после захвата Гитлером власти Тауберт вновь обратился к идее орга­низации объединенного фронта из эми­грантских и немецких организаций для борьбы с большевизмом, к идее, кото­рая была чрезвычайно популярна в пар­тии год назад. Для этого он пригласил на службу двух других русских немцев:

Адольфа Эрта — писателя, сочинявше­го антикоммунистические произведения для Высшей немецкой школы политики (Эрт родился в Саратове в 1902 году — ред.) и Евангелической церкви, и Эвальда Амменде, балтийского немца, эми­гранта, известного в кругах загранич­ных немцев, а позднее генерального сек­ретаря Европейского совета националь­ностей. Зимой 1933-1934 гг. Эрт стал во главе учреждения, которое Тауберт на­звал Союзом немецких антикоммунис­тических обществ, позднее сократив до Антикоминтерн. Это была организа­ция, которая боролась с Отделом внеш­ней политики Розенберга за контроль над деятельностью тех русских эмигрантов, ко­торым они никогда не верили и не доверя­ли, но которых не могли не замечать.

С самого начала соперничество между двумя органами нацистской про­паганды было весьма значительным. Сначала возникли проблемы, вызван­ные тем, что сотрудник Тауберта по­пытался войти в контакт с ведомством «Восток» в ноябре 1933 года, утверж­дая, что антикоммунистические планы Тауберта малоэффективны. Затем была продолжительная борьба за контроль над деятельностью эмигрантов, такой, как, например, издание русскоязычной газеты «Новое слово». Наконец, были постоянные личные столкновения меж­ду Ляйббрандтом в ведомстве «Вос­ток» и Таубертом в Антикоминтерне, которые отразились во внутренней переписке отдела Розенберга. Подоб­ная конкуренция между отдельными властными институтами и частными ли­цами была нехарактерна для других структур Третьего Рейха.

Соперничество между ведомством «Восток» и Антикоминтерном едва ли вызвано большой заботой об эмигран­тах как таковых. Скорее всего, нацисты воспринимали их как недоразумение, а не как союзников. Сам Гитлер уделял не слишком большое внимание правым русским и украинским эмигрантам, ко­торые группировались вокруг него в начале 20-х годов в Мюнхене, а в октяб­ре 1934 года Имперская канцелярия из­вестила ведомство «Восток», что Фю­рер в целом против переоценки полити­ческого влияния эмигрантов. Отношение Ляйббрандта было аналогичным: пока эмигранты не создают особых проблем и работают «тихо», их можно терпеть. Министерство иностранных дел также «не было заинтересовано в поддержке эмигрантских организаций». В частных заявлениях ведомство «Восток» харак­теризовало эмигрантские политические организации, как «не имеющие большо­го значения» и предупреждало, что, вступая с ними в любые контакты, «не­обходимо быть очень осторожным».

Несмотря на столь циничное отно­шение, обе организации тратили огром­ное количество времени, нанимая эми­грантов для пропагандистской работы и для поставки информации о тех самых русских, которых нацисты так недолюб­ливали. Среди сотрудников ведомства «Восток» были Харальд Зиверт, еще один школьный друг Розенберга; эми­грант из Грузии Александр Никурадзе; Николай Тальберг, бывший член Высше­го монархического совета, который те­перь работал берлинским коррес-понден­том парижского журнала «Возрожде­ние»; выдающийся специалист по Турк­мении Герхард фон Менде, который имел собственную сеть помощников из Туркестана, Грузии и Украины. Некото­рые эмигранты писали для пропагандист­ской деятельности Антикоминтерна. Дру­гих нанимали как лекторов и экспертов для антибольшевистской Школы внеш­ней политики Розенберга и семинара Эрта в Высшей немецкой школе полити­ки. На каждого нанятого на работу эми­гранта приходилось несколько людей, нуждавшихся в тех деньгах, которые мог­ли принести книга, перевод или доклад.

Какие же идеи выдвигались этими организациями в 30-х годах? В основ­ном, это были критические слегка из­мененные старые антибольшевистские статьи, которыми эмигранты наводнили Германию. Наиболее популярными были книги о еврейском заговоре, отчеты русских немцев о жестокостях в СССР. Эрт проложил дорогу, показав в не­скольких книгах, что все преступления в Веймарской Германии были совершены коммунистами и социалистами; что за большевистской опасностью стоят ев­реи и масоны; и что величайшая опас­ность для общества заключена в дейст­виях сталинского Коминтерна. Русские специалисты готовили для Антикомин­терна обстоятельные доклады, где до­казывали, что Академия наук СССР уп­равляется евреями, что корни больше­визма можно разглядеть уже в «Бесах» Достоевского, что в России и Европе большевики с 1917 года уже убили 41.562.500 человек, что большевики на­ходятся в секретном союзе с англо-аме­риканской плутократией и что евреи ру­ководили русским революционным дви­жением до 1917 года. Рудольф Коммосс, немец, сидевший некоторое время в тюрьме в России в 1930 году, приобрел славу своей книгой «Евреи за Сталиным» (1938), эксперт по праву Райнхард Маурах поддерживал идею черты оседлос­ти и обещал, что «решение еврейской проблемы в Европе» вступило в свою «решающую стадию». Наконец, журнал «Анти-Коминтерн» наряду с обычными антисоветскими и антисемитскими ста­тьями эмигрантов опубликовал послед­ние антибольшевистские свидетельства, сообщенные сбежавшими капитанами кораблей. Всеми этими путями нацист­ская пропагандистская машина застав­ляла русских выступать с обвинениями.

Большая часть работы Антикомин­терна была адресована немецкой и, во­обще, европейской аудитории, при этом свидетельства эмигрантов использова­лись для ударов по СССР. Кроме того, правые русские эмигранты могли так же считаться свидетелями старой истории о связях между евреями и русской ре­волюцией. Интересным примером того, как нацисты использовали русских в 30-х годах, является дело о «Протоколах сионских мудрецов». Эта русская анти­семитская публикация была привезена в Германию в конце 20-х годов эмигран­тами. В 1934 году в связи с процессом о «Протоколах» в Берне публикация их стала одной из акций Адольфа Эрта. Полковник в отставке Ульрих Фляйшауер в Эрфурте был избран для организа­ции защиты, естественными свидетелями стали, разумеется, русские эмигранты.

ДЕЛО БОРИСА ТЁДТЛИ

«Протоколы»попали в поле зрения публики в 1930-х годах, когда правая швейцарская националистическая орга­низация, известная как Национальный фронт, стала распространять их экзем­пляры на демонстрации в Берне в июне 1933 года. Группа ведущих евреев Швейцарии сразу же начала судебный процесс против распространителей, за­являя, что документ, описывающий ев­рейский заговор с целью захвата мира, подпадает под обвинение в «оскорби­тельных публикациях». На суде, состо­явшемся в 1934 году, истцы предста­вили свидетелей, таких как Хаим Вейцманн, Владимир Бурцев и Борис Николаевский. Защита не смогла под­твердить подлинность документов. Поэтому суд был отложен до апреля 1935 года.

В ноябре 1934 года Ульрих фон Ролл, руководитель Бернского отде­ления Национального фронта, обратил­ся к нацистам в Мюнхене для помощи в организации защиты «Протоколов», что привело к тому, что этим делом занял­ся Фляйшауер и в результате потратив­ший более 30 тысяч марок на этот про­цесс. Фон Ролл, однако, скоро разо­шелся с фляйшауером, который наста­ивал на подчинении интересов Швей­царии Третьему Рейху. Ища кого-ни­будь более уступчивого, Фляйшауер об­наружил одного из заместителей фон Ролла по Бернскому Национальному фронту, человека, который идеально подходил для организации защиты «Протоколов» — Бориса Тёдтли.

Так же, как Розенберг и Шойбнер-Рихтер, Борис Тёдтли принадлежал к двум мирам: русскому и немецкому и мог с легкостью перемещаться от кру­гов политической эмиграции к бюро­кратической машине нацистской партии. Он родился в 1901 году в Киеве в се­мье шведов и проучился только год в медицинском институте, когда произо­шла февральская революция. Он всту­пил добровольцем в Белую армию, при­нимал участие в боевых действиях, и в октябре 1919 года потерял слух в ре­зультате взрыва бомбы. Захваченный в плен Красной армией около румын­ской границы в начале 1920 года, Бо­рис Тёдтли заболел тифом и был от­правлен в госпиталь в Одессе. Затем он жил со своими родителями, пока в январе 1922 года не эмигрировал.

Бывший офицер, без каких либо гражданских навыков, Тёдтли в 20-х годах занимался то одной, то другой случайной работой. В 1923 году он изу­чал фотографию в Цюрихе, работал там два года, затем переезжал в Па­риж, Женеву и Лозанну, пока, нако­нец, в 1932 году не поселился в Берне, где стал зубным техником. До 1933 года, когда он присоединился к Наци­ональному фронту фон Ролла, Тёдтли, очевидно, не занимался никакой поли­тической деятельностью. Только в этом году эмигрант предложил свои услуги нацистам, когда его способность сво­бодно изъясняться на двух языках и его антисемитизм сделали его полез­ным посредником между русскими и немцами.

Присоединившись к Национальному Фронту, Тёдтли начал устанавливать контакты с правыми русскими круга­ми. В июне 1933 года РОНД присваива­ет Тёдтли титул «лидера русских наци­онал-социалистов в Швейцарии», и, мо­жет быть, благодаря этому копии «про­токолов» попали в руки Национально­го фронта. Когда Марков из Всемир­ной службы в ноябре 1934 года попро­сил его помочь в организации судеб­ной защиты протоколов, он сразу же согласился стать «главой швейцарской секции русского «Имперского союза» и отправил письма к десяткам правых эмигрантов с просьбами о свидетель­ских показаниях в суде. К октябрю 1935 года он уже видел себя главой всеевропейской русской фашистской партии, но все же был новичком в политике.

Усилия Тёдтли по защите протоко­лов не были вознаграждены. И дело было не в нежелании его корреспон­дентов. Открыто заявленной целью РОНДа было «открыть глаза всем на­шим братьям на настоящего врага» — евреев, и эта организация защищала подлинность протоколов в прессе. Мар­ков II в своей газете «Жидовед» при­зывал всех «национально-сознатель­ных» русских эмигрантов работать для «освобождения России от жидо-масонского ярма». И хотя такие корреспон­денты Тёдтли, как генерал Краснов, бывший «евразиец» Н.Н. Алексеев и Н.Д.Жевахов, биограф автора «Прото­колов», признавали подлинность «Про­токолов», они отказывались от поезд­ки в Берн, требуя поддержки и мате­риальной помощи, которых Тёдтли не мог добиться от своих боссов из Все­мирной службы. В конце концов толь­ко Фляйшауер был призван для свиде­тельства перед судом, а русские сви­детели так и не появились.

Процесс только разжег политичес­кие аппетиты Тёдтли. В результате он вошел в тесный контакт с русской эми­грацией и нацистской бюрократией, и бернская полиция арестовала его по обвинению в шпионаже. Тёдтли стави­лось в вину, что он стал платным аген­том германского правительства и про­чая политическая деятельность, кото­рая стала очевидной из его переписки с русскими эмигрантами.

В своих отношениях с нацистами Тёдтли, очевидно, сделал ошибку, ища поддержки в двух враждебных лаге­рях германской бюрократии: геббельсовском Министерстве пропаганды и в отделе внешней политики Розенберга, отношения с которым были установле­ны через Фляйшауера.

Последний после процесса попросил Тёдтли заняться распространением в Швейцарии книг издательства «Бодунг ферлаг». Так как доход от этой деятель­ности был недостаточным для покрытия всех его нужд, Тёдтли летом 1935 года берет на себя дополнительное задание по шпионажу за немецкими эмигранта­ми в Берне для Розенберга. Посредни­ком здесь выступал Харальд Зиверт, друг Розенберга, который специализи­ровался на сбыте документов немецко­му правительству в 20-х годах. К сожа­лению, Зиверт не только не смог выпол­нить свои обещания о материальной поддержке и личной встрече с Розенбергом, но и сам Тёдтли был настолько наивен, что проинформировал Фляйшау­ера о своих новых друзьях и могущест­венных покровителях. Кроме того, он ис­пользовал деньги Всемирной службы, чтобы послать свою жену и ребенка на 5-ти недельный отдых в Баварию. Не­смотря на уверения Фляйшауера в пре­данности Тёдтли Третьему Рейху интриги последнего лишили его германских сим­патий в тот момент, когда у него возникли проблемы со швейцарскими властями. Тёдтли сам стал причиной своего конца.

То, что Тёдтли был на содержании у нацистов столь долгое время, веро­ятно, связано с мощной антикоммунис­тической кампанией, начатой Геббель­сом в связи с антикоминтерновским пактом (ноябрь 1936 года) и началом гражданской войны в Испании. Несмот­ря на незначительную роль русских эми­грантов в политике, они все еще сохра­няли некую пропагандистскую ценность как свидетели против СССР, и Геббельс планировал представить некоторых из них на съезде партии в Нюрнберге в сентябре. Поэтому когда в апреле 1936 года К. В. Родзаевский назвал Тёдтли «европейским лидером» Всероссий­ской фашистской партии, он, вероят­но, сам того не сознавая, внёс значи­тельный вклад в политическое долго­летие Тёдтли среди нацистов. Кажется, что и нацисты, и такие враги Тёдтли, как центральное еврейское информа­ционное агентство в Амстердаме, зна­чительно переоценили важность дея­тельности Тёдтли и его русские связи. Письма, конфискованные швейцарской полицией, казалось, обнаруживали об­ширную международную работу. Они включали многословные инструкции Тёдтли К.П.Кондратьеву, главе русских фашистов в Болгарии: «Ваше задание — собирать информацию, касающуюся любого, кто имеет какое-либо значе­ние в эмигрантском движении и бли­зок с евреями и масонами». За мнимы­ми сообщениями разведки из СССР, планами о посылке добровольцев Франко, разговорами об армии сто­ронников русских фашистов в Софии, Париже, Харбине, Константинополе и Варшаве скрывался мир, созданный в фантазии оскорбленных эмигран­тов. Само назначение Родзаевским Тёдтли своим человеком в Европе было частью конкуренции с Вонсяцким за контроль над русским фашист­ским движением; эта «так называе­мая» секретная корреспонденция со­стояла из обещаний Тёдтли послать материалы о Вонсяцком в гестапо, его заявлений о том, что внутри рус­ской диаспоры существует 2500 ис­тинных друзей Германии, отправки дополнительного номера газеты Штрайхера «Штюрмер» в Харбин и получения взамен экземпляра «Наше­го пути» и т.п.

Центральная тема всей корреспон­денции Тёдтли — финансы. В июне 1936 года он писал, что русские фашисты должны завязать тесные связи с Гер­манией и избрать Мюнхен своим цент­ром. Он обещал, что Министерство про­паганды поможет им. Двумя месяцами позже он жаловался, что партия Родзаевского не дает ему денег и что «не­возможно, будучи бедным, оставаться независимым. Единственная надежда — поддержка из Германии». Для Тёдтли, как и для многих других эмигрантов, по­литика была средством существования.

Политическая наивность Тёдтли ста­ла особенно очевидной в его отноше­ниях со швейцарской полицией после его ареста осенью 1936 года. С одной стороны, он не скрывал, что его соб­ственный горький опыт в России вызвал его антисемитизм. «Я — антисемит вследствие личного опыта», — заявил он в полиции. «Я сочувствую НСДАП и существующему в Германии режиму в принципе, потому что я противник боль­шевизма и еврейства, которые, как я считаю, ответственны за нынешний кри­зис в мире». С другой стороны, Тёдтли рассматривал антисемитизм скорее как откровение, чем как политическую тео­рию. Он постоянно утверждал, что его антисемитизм и антибольшевистская де­ятельность были «нисколько не связан­ными с мелкой политикой» и что Анти­коминтерн и Всемирная служба были организациями, охраняющими покой мира, а не просто маленькими винтика­ми в нацистской бюрократии.

Частично это было оправдание про­тив обвинении в шпионаже в пользу Гер­мании, обвинений, которые доказыва­лись с помощью его переписки с Фляйшауером. Но это отражало и общую неопытность Тёдтли в вопросах поли­тики, из-за которой он исчез с полити­ческой сцены так же быстро, как и по­явился. В 1937 году он был пригово­рен к 2-х месячному заключению, но бежал в Германию. В мае 1938 года, как представитель русских фашистов на объединенной встрече различных правых русских организаций в Берли­не (среди которых были и РОНД, и РОВС, и НТС) Тёдтли последний раз по­является на сцене эмигрантской поли­тики. И в 1939 году после подписания пакта Молотова-Риббентропа между Германией и СССР, Тёдтли был выслан в Швейцарию, где тут же был посажен в тюрьму. Он умер во время Второй мировой войны. Тёдтли едва ли был крупной политической фигурой, и тем не менее его судьба весьма интересна. Подобно многим другим эмигрантам, бизнесменам, антисемитам и консерва­торам он ошибался, думая, что смо­жет использовать нацистов так же, как они использовали его.

«новое слово» и ГЕНЕРАЛ ВИСКУПСКИЙ

Помимо вклада в нацистские про­пагандистские операции, эмигранты проводили свои собственные мероприя­тия. Так же, как и большинство рус­ских организаций и институтов, газета «Новое слово» была полностью под кон­тролем немцев, сначала через Антико­минтерн, потом через ведомство «Вос­ток». Таким образом, газета была не только органом русской эмиграции в 30-х годах, но и средством нацистской пропаганды в эмигрантской среде. Борьба за контроль над газетой, та­ким образом, обостряла и отражала внутреннее политическое противостоя­ние как внутри нацистской бюрократии, так и внутри эмигрантов.

В мае 1933 года первый выпуск «Нового слова» провозгласил своей целью «новую свободную Россию» и добавил, что «вчерашний враг — Гер­мания — завтра будет лучшим другом», утверждалось, что «Молодые россия­не» имеют связи с гитлеровским движением еще с 1933 года, движение РОНД также получило теплую под­держку, а полковник Авалов заявил, что «мы сумеем преодолеть мораль­ный раскол эмигрантов и организовать их для успешной борьбы за освобож­дение отечества». В следующем году эмигрантам удалось издать еще два выпуска газеты, в которой делались обычные заявления о том, что Совет­ский Союз переживает экономический кризис, который приведет к массовым восстаниям, что Гитлер — новый вели­кий вождь антибольшевистской борь­бы, что Великий князь Кирилл — закон­ный наследник трона Романовых и что будущие правители будут управлять Россией, основываясь на принципах семьи, власти и труда.

До лета 1934 года «Новое слово» выходило только как нерегулярное из­дание колонии, отражая ее не вполне четкие фашистско-монархические взгля­ды. Затем 1 августа 1934 года ее чет­вертый выпуск вышел под редакцией бал­тийского немца и бывшего офицера Ни­колая Хершельманна, а газета стала ре­гулярно выходить два раза в неделю. Однако реальная сила, которая стояла за ней, был Антикоминтерн и редактор немецкоязычного приложения к газете Рудольф Коммосс. Коммосс вступил в нацистскую партию в 1932 году и вско­ре после этого уехал в СССР для уче­бы. Арестованный органами НКВД, он провел некоторое время в тюрьме, изу­чая русский язык, и вернулся в Герма­нию как профессиональный большевик. Двуязычие Хершельманна и Коммосса помогло нацистам получить финансовый и политический контроль над газетой. За­тем в сентябре 1934 года в редакцию вошел также русский эмигрант, грек по происхождению Владимир Деспотули. Именно под его руководством «Новое слово» стало добровольным рупором нацистов среди русских эмигрантов.

Цели «Нового слова» не сильно от­личались от ранних заявлений правых эмигрантов или тогдашних заявлений Антикоминтерна. В ответ на формаль­ный протест советского посольства, что газета является «антисоветской» операцией, Хершельманн обещал, что «наша газета не имеет никакого отно­шения к русским национал-социалис­там РОНД, но является абсолютно вне­партийным органом, а Коммосс добав­лял, что «мы боремся не против Со­ветского Союза, но против Коммунис­тического Интернационала, который для нас враг любой нации» (последнее замечание, вероятно, сильно позаба­вило Сталина). «Новое слово» откро­венно признавало свою функцию ор­гана антикоммунистической пропаган­ды, функцию, которая, как надеялись многие, выйдет за рамки только эми­грантов и распространится на сам Со­ветский Союз. Газета вскоре разорва­ла отношения со старшим поколением монархистов и белых офицеров. «Но­вое поколение», — писал Деспотули, — «не желает освобождения оодины с по­мощью иностранцев; «белая идея» мертва, убита старыми «беззубыми правителями», которые теперь загора­ют на Ривьере и Адриатике; эти люди должны быть заменены «новыми си­лами». Кто были эти «новые силы», однако, было неясно.

Некоторое время в 1934-1935 го­дах страницы газеты были оживлены интересными статьями правого журна­листа И.И.Колышко, который попере­менно писал под псевдонимами Баян, Современник и Н.Ермаков. Он считал, что Россия — страна с двумя волями, восточной и западной, азиатской и ев­ропейской, что основной ее дар — ее культура, духовное наследие, которое в будущем должно быть восстановле­но. Значение немецкого национал-со­циализма заключалось в том, что он представлял собой религиозное воз­рождение в традициях Реформации, «национальную религиозную миссию» против «безбожного господства над миром» евреев. Подобное было возможно и в России, так как духовные силы народа мало изменились за пос­ледние годы, несмотря на все усилия как царского, так и советского прави­тельства. Колышко отличало от мно­жества других писателей то, что он вос­принимал нацистов не просто как еще одну антибольшевистскую силу, но и как модель для нового национализма. К лету 1935 года, однако, его статьи исчезли со страниц «Нового слова», которое все больше и больше писало только об антисемитизме.

В конце 1936 года контроль над «Новым словом» перешел от Антикоминтерна к отделу внешней политики Розенберга и его Ведомства «Вос­ток». Ляйббранд был весьма горд тем, что его газета была теперь «под на­шим политическим контролем», и ему удалось получить от Розенберга необ­ходимые для управления ею денежные средства. Деспотули сохранил пост главного редактора, хотя в конце 1930-х годов на этот пост претендовал ге­нерал Бискупский, который с 1938 года был главой официальной эмигрантской службы и всегда готов к новым де­лам. Бискупский зимой 1937-1938 го­дов вступил в контакт с Таубертом и Ляйббрандтом, обратившись к ним с просьбой о финансировании «Нового слова» и желал получить пост главно­го редактора. Он даже получил опре­деленные обещания поддержки от обе­их соперничающих организаций. Одна­ко в феврале 1938 года Бискупский был вызван в офис Тауберта и ему сообщили, что он не получит поддерж­ки ни от одной из организаций и что Деспотули остается редактором. В кон­це концов, карьеру Деспотули оборва­ли не эмигрантские интриги, а пакт Молотова-Риббентропа. Еще некоторое время он пользовался щедростью на­цистов и выступал на съездах партии в Нюрнберге, являя собой пример антисоветского эмигранта, но потом советско-германский пакт сделал его весь­ма неудобной фигурой. В сентябре 1940 года существование газеты, ко­торую критически настроенные эми­гранты называли «немецкой газетой на русском языке», закончилась. И обви­нения Деспотули в том, что Бискупский являлся тайным агентом Советов, не смогли оживить ее.

Так же внимательно, как за прес­сой, нацисты наблюдали за церковью и другими «официальными» организа­циями колонии. Ведущий православный священник в Германии епископ Тихон в течение нескольких лет поддержи­вал парижскую епархию Евлогия, и большинство священников в Германии также следовали этому. Однако поз­же Тихон отвернулся от более консер­вативных балканских священников, центр которых находился в Стремцы Карловцы, что вызвало раскол в ря­дах Русской Православной Церкви в Германии. Как любая другая социаль­ная и политическая группа в эмигрант­ской среде, церковь раскололась пос­ле прихода нацистов к власти. Неуди­вительно, что немцы решили заручить­ся поддержкой церкви в Стремцы Кар­ловцы. Для чего был издан указ 28 ок­тября 1935 года, по которому созда­валась новая епархия. «Русскую пра­вославную епархию» в Германии воз­главлял теперь новый епископ, Сера­фим, член Синода в Карловцах. И хотя эмигрантам было позволено следовать собственной религии, в определенных местах политические рамки этой цер­кви были четко определены резкими антисемитскими и антибольшевистски­ми заявлениями ее лидеров.

Точно так же нацисты скоро изба­вились от старшего поколения само­стоятельно мыслящих людей, подоб­ных Боткину, поставив на их место в Фертрауенштелле лояльных антисеми­тов. Именно таким способом Бискуп­ский, в конце концов, стал формаль­ным представителем русской колонии в Германии. В октябре 1935 года Бис­купский представил доклад о полити­ческой деятельности русских монар­хистов, подчеркнув, естественно, важ­ность и законность требований сторон­ников Кирилла. Он также приложил различные документы, такие, напри­мер, как письмо Кирилла Бискупскому с похвалой его отличной работе и напоминанием о тех днях в Мюнхене, когда Кирилл с Шойбнер-Рихтером оказывали партии финансовую под­держку. К удивлению многих эмигран­тов Бискупскому удалось в мае 1936 года стать главой Фертрауеншталле, причем помог ему в этом никто иной как убийца Владимира Набокова Сер­гей Таборитский. С высоты своего но­вого положения Бискупский затеял но­вую серию интриг.

Нацисты рассматривали Бискупско-го на его новом посту как нечто абсо­лютно безопасное: он будет просто раздавать визитные карточки, переби­рать бумажки и не будет, по мнению гестапо, иметь никакого политическо­го значения. Но немцы недооценили генерала. В ближайшие три года Бискупскии хотел возвращения того, что он считал долгосрочным долгом на­цистов за деньги русских эмигрантов, которыми те обеспечивали их в 20-е годы. И как и в большинстве случаев попытки эмигрантов использовать на­цистов так, как те использовали их, ока­зались неудачными.

Осенью 1936 года Бискупский уз­нал, что в Банке Мендельсона в Берли­не находится счет на сумму около 200000 немецких марок на имя Нико­лая II. Принадлежал ли этот счет уже не существующей российской короне или лично семье Романовых — было сложным юридическим вопросом. От­крытый летом 1905 года как защита от революционных событий того года, этот счет вызывал множество интриг в среде русских эмигрантов. Директора банка сами признавали, что принадлеж­ность счета была неопределенной. Ве­ликий князь Кирилл обещал Бискупскому 15% от той суммы, которую тот мо­жет получить, но ему нужно было сра­жаться с двумя другими претендента­ми — советским правительством и гос­пожой Чайковской (Анастасией), кото­рая жила в США и чьи интересы пред­ставлял юрист Пауль Лаверкуен, друг Шойбнер-Рихтера. У Бискупского, как и у большинства эмигрантов, не было денег, а счет Романовых мог бы по­мочь решить эту проблему. Пытаясь ре­шить эту проблему, Бискупский не те­рял времени даром. 12 мая 1936 года он направил в Имперскую Канцелярию просьбу об интервью с Гитлером, ко­торую он вынужден был повторить ме­сяцем позже. 12 ноября, вероятно, че­рез посредничество Харальда Зиверта он был удостоен получасовой беседы, но ему не были даны никакие конкрет­ные обязательства. Даже это не разо­чаровало его, и несколько месяцев спус­тя он обращается в СС, прося Гиммле­ра использовать все свое влияние для решения этого вопроса. Он писал, что для него и для его семьи «это будет большим облегчением эмигрантского существования». Но снова его надеж­ды оказались тщетными.

В 1938 году положение Бискупско­го осложнилось в связи со смертью его покровителя Кирилла, за которой сра­зу же последовало появление совет­ского правительства и госпожи Чайков­ской как равноправных претендентов на деньги Романовых. Но нацистский суд счел все эти требования необосно­ванными, несмотря на все попытки Бис­купского представить сына Кирилла Владимира законным наследником со­стояния Романовых. В конце концов, сказал Гиммлер, Владимир живет во Франции, а Германия сможет сама рас­порядиться этими деньгами. Когда же Бискупский попытался организовать переезд Владимира в Германию, ми­нистр иностранных дел Риббентроп от­казал ему в этом на том основании, что подобное событие создаст еще боль­ше проблем в эмигрантской среде.

Вскоре после нападения Германии на Польшу осенью 1939 года Бискупский сделал еще одну последнюю попытку получить эти деньги. На этот раз он об­ратился Арно Шикеданцу в Ведомстве «Восток». Его главным аргументом было то, что нацисты обязаны вернуть русским эмигрантам, а в особенности сторонникам Кирилла, деньги, одолжен­ные ими в Мюнхене в начале 20-х годов:

«Здесь я должен заметить, что Великий князь Кирилл Владимирович и его супруга одолжили в 1922-1923 годах генералу Людендорфу сумму около полумиллиона золотых марок для решения русско-германских про­блем. На основе договора от 12 мая 1922 года, который я заключил с ге­нералом Людендорфом, последний обещал выплатить деньги при пер­вой же возможности. Но всем пла­нам не суждено былосбыться,и день­ги оказались потерянными».

Но нацисты вовсе не отличались хо­рошей памятью по отношению к тем, кто оказывал им политическую под­держку в течение многих лет. И Бис­купский не стал исключением. Деньги так и остались в банке Мендельсона, а сам он исчез во время войны, вероят­нее всего в гестапо. Так же, как и дело Тёдтли, попытки Бискупского заявить свои права на счет Романовых в банке снова показали, что нацисты вовсе не собираются дать себя обхитрить тем, кого они так активно использовали.

РУССКИЕ НЕМЦЫ

В 20-х годах нацисты имели также множество контактов с нерусскими эмигрантами, в особенности с украин­цами, грузинами и русскими немцами. Разумеется, идея воспользоваться антирусскими настроениями пригра­ничных областей России в борьбе с центральным правительством ведет свою историю еще со времен первой мировой войны. Вильгельмштрассе во времена Веймарской республики была всегда открыта для нерусских эмигран­тов. Относясь скептически к их поли­тическому будущему, Вильгельм-штрас­се была всегда прекрасно информи­рована об их политической деятель­ности. В конце 20-х годов германские разведывательные круги в Рейхсвере даже позволили создать украинскую военную организацию под командова­нием полковника Евгения Коновалека. Целью этой военизированной органи­зации было проведение террористичес­ких актов против польского правитель­ства. Нацисты поддерживали отноше­ния с Коновалеком и созданной им впоследствии Организаций украинских националистов (ОУН) в течение 30-х го­дов через новую разведывательную структуру генерала Канариса — Абвер. Вначале они также рассматривали сто­ронников гетмана Скоропадского и разнообразных украинских авантюрис­тов как часть новой ОУН, предпочи­тая иметь дело с молодыми и более активными украинскими националиста­ми, а не со старым поколением эми­грантов. Нацисты считали, что в слу­чае войны с Польшей эмигранты с Ук­раины могут оказаться полезными как в военном, так и в политическом отно­шении. В других отношениях малень­кая украинская колония в Германии не представляла большого интереса. Полтавец-Остраница занимался тем, что на­писал книгу, доказывая, что украинцы — потомки иранцев и утверждал, что Скоропадский и его сторонники — на самом деле масоны. Роман Смаль-Стоцкий, глава республиканского дви­жения в ссылке, переехал в Берлин из Варшавы в 1936 году, однако прочные и долговременные связи петлюровско­го движения с Польшей и Францией де­лали его весьма подозрительной фи­гурой. Скоропадский и его Гетманский союз, несмотря на денежные субси­дии, имел небольшое политическое зна­чение. Кроме того, существовал Укра­инский научный институт, объединяв­ший ученых и студентов, который Герхард фон Менде пытался превратить в антипольский пропагандистский инсти­тут при Ведомстве «Восток», чтобы вывести его из под влияния сторонни­ков Скоропадского. Помимо выпуска многочисленных книг и памфлетов ин­ститут мог предложить весьма не­многое. В общем, в 30-х годах укра­инцы отошли на второй план, пока блицкриг против Польши вновь не на­помнил немцам об их возможном ис­пользовании.

Исключением был Скоропадский, которого немцы финансировали как единственного значительного прогер­манского лидера украинцев. С 1927 года Скоропадский получал ежегод­ную субсидию в 12 тысяч марок. Нем­цы очень пристально следили за гет­маном и его семьей (например, за ви­зитом его сына в США и Канаду в 1937 году), но давали ему деньги, достаточ­ные только для покрытия его личных нужд. С началом войны могуществен­ные спонсоры бывшего гетмана почти полностью забыли о нем.

Дела грузин шли также плохо, как и у украинцев. В Варшаве существо­вала весьма пестрая группа, известная как общество «Прометей», объединен­ная вокруг меньшевистского лидера Джордания, которая пользовалась под­держкой поляков и французов и кото­рая, как заметила Вильгельмштрассе, «ни в коей мере не была дружествен­но настроена по отношению к нацио­нал-социализму». Ее соперницей в Па­риже была весьма пронацистски на­строенная группа грузин и армян, из­дававших журнал «Кавказ». Но даже и она получала от нацистов только моральную поддержку. Желая вос­пользоваться антисоветскими настро­ениями представителей нерусских на­циональностей, немцы так и не смогли найти ни одной группы, заслуживаю­щей серьезного внимания.

Русские немцы, в отличие от дру­гих национальностей, создали свое политическое лобби в Германии задолго до прихода нацистов к власти. В нача­ле первой мировой войны появилось большое число различных организаций: Союз волжских немцев (1918) Иоханеса Шлёйнинга, Союз кавказских немцев (1918) Теодора Хюммельса, Союз не­мцев из польского Конгресса (1919) Адольфа Айхлера, Союз колонистов и других немцев из северной России (1919), Союз колонистов Черного моря (1920), Союз немцев из Москвы и Санкт-Петербурга. В начале 1920-х го­дов функции этих групп в основном сводились к заботе о русских немцах в Германии, организации помощи их родственникам в Советской России и организации их дальнейшего переез­да из Германии в Северную и Южную Америку. Только в 30-х годах ценность русских немцев как опытных критиков СССР стала очевидной.

В отличие от русских эмигрантов русские немцы сумели достаточно хо­рошо организоваться в 20-х годах. Пер­вая группа, организованная в 1919 году — Комитет немецких групп из старой России — скоро распалась на множе­ство мелких фракций, что было харак­терно для эмигрантов в целом. Но весной 1921 года конгресс русско-немец­ких групп в Штуттгарте при поддерж­ке Немецкого зарубежного института сумел организовать Центральный коми­тет немцев из России для координации деятельности различных разрозненных организаций. В последующие годы этот комитет руководил переездом русских немцев в Канаду, США, Южную Аме­рику и поддерживал их воспоминания о родине такими журналами как «Хеймкер», «Месячники немцев Поволжья», и изданием своего собственного орга­на «Немецкая жизнь в России». Русские немцы вскоре нашли в Германии бла­гоприятную почву, так как балтийцы Шиман, Рорбах и Альфред Гайзер при­влекли к ним еще до войны большое общественное внимание. Кроме того, предпринимались попытки переселения до войны русско-немецких семей в прусскую Польшу.

Именно война заставила столь мно­гих русских немцев вернуться на свою этническую родину. Они тысячами прибывали в 1918-1919 годах в Гер­манию как беженцы, поощряемые самими немцами, которые с энту­зиазмом поддерживали их связь с родиной на оккупированных терри­ториях. Те русские немцы, которых немецкая армия использовала для пропаганды во время войны, как, например, Геогр Кляйнов и Адольф Айхлер могли продолжать свою агитационную деятельность в интересах «Русланддейчтум» в Гер­мании. Айхлер, польско-немецкий журналист из Лодзи, и Иоханнес Шлёйнинг, министр из Тифлиса, сыграли значительную роль в ор­ганизации работ по помощи го­лодающим в 1922 году через Союз зарубежных немцев и в переселении их в Америку в середи­не 30-х годов. В Германии, как и в России, они оставались убежденны­ми защитниками интересов россий­ских немцев.

К 1925 году около половины рус­ских немцев, которые бежали в Герма­нию после войны, покинули ее. Общее количество выехавших было около 8 гысяч человек: 35 тысяч вольхиньянских немцев, 10 тысяч польских немцев, 2 ты­сячи немцев с Волги и Черного моря, 5 тысяч балтийских немцев, 5 тысяч не­мцев из Москвы и Санкт-Петербурга, 400 человек с Кавказа. С этого време­ни, таким образом, русские немцы со­ставляли достаточно большую часть «русских» эмигрантов, все еще оста­вавшихся в Германии, где-то около 25%. Для русских немцев культурная ассимиляция не составляла особой проблемы, а немецкое правительство взя­то их под свою защиту. Для создания благоприятного мнения о себе у немец­кой публики русско-немецкий комитет организовал в 1925 году свой собственный журнал «Немецкая почта с Востока», редактором которого был Айхпер. Журнал сообщал новости о судьбе русских немцев в России и диаспоры в 1920-х и 1930-х годах, и позже стал нацистским органом. В течение всех этих лет для него был характерен открытый прогерманский национализм, постоянное внимание к состоянию русско-германских отношений и осуждение советского режима. Айхлер писал:»Никто больше русских немцев не осознает той опас­ности, которую расширение влияния коммунизма представляет для германской нации, и им лучше всех известны те сред­ства, которые Москва использовала для того, чтобы привести большевизм к по­беде в Рейхе.

Помимо Айхлера, ряд других рус­ских немцев работали для «Немецкой почты с Востока»: Карл Кюгельген, сын бывшего редактора немецко-язычной «Петербургской газеты» который про­должил свою деятельность под эгидой Антикоминтерна; Георг Лебзак, волж­ский немец, занимавшийся журналисти­кой и социальной работой; Б.Х.Унрух, лидер меннонитов Карл Штумпп, отве­чавший за русско-немецкие отношения в Немецком зарубежном институте и Ак-сель Шмидт, балтийский немец, историк. Эта группа вместе с такими известными балтийско-немецкими публицистами, как Пауль Рорбах и Макс Бем продолжала поддерживать в Веймарской Германии образ немецкого островка в россий­ском море.

В 1920-1930 годы новая волна рус­ско-немецких беженцев покинула СССР, спасаясь от ужасов коллективизации. Они были гораздо более озлоблены, чем их предшественники, и обеспечили новый поток антибольшевистских свидетельств для нацистов в течение нескольких пос­ледующих лет. Столкнувшись с коллек­тивизацией, новыми налогами и обяза­тельным вступлением в колхозы, тысячи русско-немецких крестьян приехали в Москву осенью 1929 года, пытаясь по­лучить разрешение покинуть страну. Зи­мой 1929-1930 годов многие из них были вынуждены жить под Москвой в ужас­нейших условиях. Под влиянием все воз­растающего давления как официальных кругов, так и общественного мнения в Германии, советское правительство было вынуждено, в конце концов, дать неко­торым из них разрешение на выезд.

Лидером кампании в Германии по помощи русско-немецким колонистам был Отто Аухаген, атташе по сельскохозяйственным вопросам посольства Германии в Москве, а потом директор Института Восточной Европы в Бреслау. Аухаген считал, что до тех пор, пока большевики управляют Россией, само существование русско-немецкого крес­тьянского меньшинства находится под угрозой. Эту точку зрения он изложил в телеграмме на Вильгельмштрасе в но­ябре 1929 года. В последующие месяцы Аухаген посылал в Берлин целый поток сообщений, подчеркивая ужасное поло­жение немецких крестьян, террор, де­портацию кулаков, все возрастающее их желание эмигрировать в Канаду или другую страну. Именно благодаря кам­пании Аухагена первые меры помощи русским немцам были предприняты в Германии. В ту зиму грандиозная акция помощи захватила в Германии и офици­альные круги, и частных лиц. Министер­ство иностранных дел обеспечило пас­порта, необходимые для выезда, прези­дент Гинденбург оказал материальную помощь в размере 200 тысяч марок из своего собственного фонда. Дополни­тельную материальную помощь обеспе­чивали также профсоюзные и религиоз­ные организации, организации Красно­го креста. Разумеется, различные груп­пы русских немцев и немецких эмигран­тов из других стран были вовлечены в эту кампанию. В результате два транс­портных корабля в декабре 1929 года привезли в Германию около 5700 бежен­цев, а в следующие два года еще около тысячи. На несколько месяцев они были размещены в лагеря в Пруссии, Гамбурге и Гольштейне, пока не были подготов­лены необходимые для перезда в Се­верную и Южную Америку докумен­ты. Большинство эмигрантов поки­нули Германию, но некоторые, об­радовавшись теплому приему, ока­занному им русско-немецкими лиде­рами, решили остаться.

Таким образом, симпатии не­мцев к русским немцам и их не­нависть к советскому правительст­ву, которое отнеслось к ним подоб­ным образом, были очевидны еще до прихода нацистов к власти. Еще в 1918 году люди, подобные Иохан-несу Шлейнингу, говорили о бедст­венном положении своих соотече­ственников и об обязанности Гер­мании помочь им. Некоторые из этих трудов, например отчеты Кар­ла Линдеманна 1919-1921 годов о его поездках по городам Южной Рос­сии, были весьма сдержанным описа­нием личных впечатлений от жизни в России при большевиках. Но, в общем, в трудах русских немцев преобладали ностальгия и немецкий национализм, ко­торые позже, под влиянием нацистов, переросли в антисемитизм и антиболь­шевизм.

Летом 1930 года Боткин в своем последнем докладе к Гирсу отмечал, что новая волна немецких колонистов из России способствовала усилению враждебного отношения к Советской России. Вначале драматическое поло­жение русских немцев обрисовывали та­кие опытные и влиятельные создатели общественного мнения, как Аухаген, Отто Хётч из Института Восточной Ев­ропы и Георг Кляйнов. Вскоре русские немцы начали рассказывать свою ис­торию сами: «Картины из Советской России» (1930) и «Мой полет» (1931), написанные беженцем Абрахамом Кре­кером и трилогия о жизни немцев Вол­ги, написанная Иозефом Понтеном, по­явились почти одновременно. Подоб­ные книги описывали несчастья русских немцев, среди которых коллективизация была лишь последней каплей. Меннониты были «детьми Бога», страдающими от ужасов советского ада, преследуе­мыми дьяволом в лице большевистских агентов. Русско-немецкие колонисты были самыми законопослушными в Рос­сии, а неблагодарное правительство, же­лая уничтожить частную собственность и религию, разрушило весь уклад их жиз­ни. Озлобленность русских немцев была вполне понятной, как понятно было и удовлетворение нацистов, обнаруживших новый немецкоязычный источник, могущий служить антибольшевистской пропаганде в Третьем Рейхе.

Таким образом, русские немцы легко заняли весьма важное положение во всех областях жизни Германии, которые так или иначе были связаны с Рос­сией. Самый очевидный пример — деятельность отдельных лиц в ведомстве Восток» Розенберга и в Антикоминтерне в качестве антисоветских пропагандистов. Кроме того, нацисты продолжали использовать русских немцев как своих представителей в России: военный атташе Эрнст Кестринг, коммерческий советник Густав Хильгер и за журналиста из балтийских немцев Клаус Менерт и Артур Юст.

Однако они, как интеллигентные и образованные люди, казались заинтересованными в сохранении тех слабых связей, которые еще оставались между двумя странами, погрязшими во взаимной ненависти, и предпринимали попытки для ослабления антисоветской кампании на родине. Но русско-немецкие колонисты были совершенно иными: люди, принадлежащие к среднему классу или же крестьяне, они были гораздо более враждебно настроены по отношению к большевизму и гораздо элезнее для нацистов в пропагандистских целях. При помощи Эрта и Ляйббрандта в сотрудничестве с русско-немецкими лидерами нацисты легко извлекли эту группу к себе на службу. Часть русских немцев лично вступила в нацистскую партию. Гида Диль, стала главой женской националистичес­ки группы «Нойланд Хаус», а затем лидером нацистского женского движения. Герберт Бакке, немец с Кавказа в начале 20-х годов вступил в партию, а затем был представителем нацистов в русском ландтаге, а во время войны директором министерства продовольвия при министерстве сельского хозяйства. При помощи Ляйббрандта и Эрта часть эмигрантов также нашла временную работу в качестве секретарей и авторов статей для ведомства «Восток» и Антикоминтерна.

Нацисты также столкнулись с необходимостью координации деятельности многочисленных русско-немецких организаций, для чего была создана новая группа, известная как Союз немцев из России.

Группа была основана в 1935 году под руководством Адольфа Фраша, но самом деле это был проект Ляйббрандта и ведомства «Восток». У Союза были две основные функции: во-первых, объединить различные русско-немецкие группы под единым руководством, которое было бы ответственно непосредственно перед немецким правительством, и, во-вторых, обеспечить по­этическое оружие для пропагандистской агитации среди русско-немецких колонистов в других странах, в особенности в Северной и Южной Америке. Получавший денежную помощь ведомства «Восток», Министерства иностранных дел и Антикоминтерна, Союз был создан Розенбергом как чисто политическая организация для объединения многоязычных русских немцев в их пропагандистской деятельности на родине за границей. Для этих целей Союз при помощи нацистов получил контроль над «Немецкой почтой с Востока» и превра­тил его в главной орган русских немцев.

Многие из русско-немецких журна­листов продолжали писать для «Немец­кой почты с Востока». Среди них были Кюгельген, Георг Лёбзак, Аксель Шмидт, Б.Х.Унрух и Ханс Ремпель, но их статьи приняли несколько иной, бо­лее угодный их новым хозяевам тон. На страницах газеты начали появлять­ся знакомые темы: большевизм был «татарской империей», формой «азиатско-московского марксизма под руко­водством евреев», нацисты же, напро­тив, являли собой защитников европей­ской цивилизации от «азиатско-африканского вырождения». Шойбнер-Рихтера запомнили как одного из первых русских немцев, вступивших в нацист­скую партию, а оккупация в 1938 году Судетской области была встречена с энтузиазмом. Русские немцы, писал Харальд Зиверт, не только нашли в Гер­мании новую родину, но и помогли от­крыть немцам глаза на опасности боль­шевизма, иудаизма и масонства. В бу­дущем же они помогут немцам в «куль­турной работе» в новой России, осво­божденной от коммунистического ига.

Другой организацией, интересую­щейся судьбой русских немцев, был Немецкий зарубежный институт в Штуттгарте. Глава русско-немецкого отдела, Карл Штумпп, в 30-х годах редактиро­вал книги и памфлеты, посвященные жизни в немецких колониях в России, и проводил исследования, доказывающие арийское происхождение отдельных личностей. Он также предпринимал по­пытки получения дополнительных де­нежных средств для помощи русско-немецким эмигрантам, большинство из которых к этому времени уже жили в Америке. Разумеется, существовало соперничество между Фрашем и Штумппом в их работе с беженцами, которое было частью обычного бюро­кратического раздела сфер контроля над делами эмигрантов. В июле 1938 года было подписано соглашение о сотрудничестве в вопросах русско-герман­ских отношений для попытки преодоле­ния разницы мнений. Однако обе эти группы продолжали свою политическую и социальную деятельность в достаточ­ной мере независимую друг от друга.

Большая часть работы русских не­мцев в 30-х годах представляла собой именно социальную помощь эмигран­там. Но эта же группа наиболее актив­но участвовала во всех видах деятель­ности, связанной с антибольшевистской пропагандой. Помня все обиды, нане­сенные им советской властью, и легко привыкнув к жизни в Германии, русские немцы быстро перешли к полной соли­дарности с режимом.

Подписание пакта Молотова-Риббентропа положило конец столь дол­го поддерживаемым отношениям между нацистами и русской эмигра­цией. До недавнего времени эмигран­тами пользовались как агитаторами против большевизма. Теперь же они стали очевидным политическим пре­пятствием на пути новых советско-германских отношений, сложившихся во время оккупации Польши, войны на Западе и против Британии. Толь­ко после немецкого нападения на СССР 22 июня 1941 года эмигранты снова стали играть заметную роль в политике Германии.

Сразу же после нападения на Поль­шу в сентябре 1939 года эмигрантская деятельность в Германии была резко приостановлена: «Новое слово» было закрыто, циркуляр гестапо от 25 октяб­ря по вопросу о русских, украинских, казачьих и кавказских эмигрантах в Рейхе» открыто заявлял, что подписа­ние пакта означает «резкое ограниче­ние» деятельности эмигрантов, антисо­ветской полемики,собраний, маршей и демонстраций. Это и составляло осно­ву нацистской политики вплоть до раз­вязывания в 1941 году войны против СССР. Членство в эмигрантских клубах и организациях было разрешено толь­ко лицам без гражданства и запрещено для граждан Германии, эмигрантскую прессу заставили замолчать, а ношение формы и флагов было официально от­менено. И даже в июне 1941 года офи­циальные круги утверждали, что «сло­жившаяся политическая ситуация» делает любую политическую деятельность эми­грантов опасной для сохранения советско-германских отношений.

Жизнь русских эмигрантов стала не менее сложной. «Немецкая почта с Востока» была на некоторое время закрыта, а Адольф Фраш и Союз не­мцев из России с трудом смогли обес­печивать дальнейшую материальную поддержку эмигрантам, хотя нацисты и позволили немцам, жившим в окку­пированной Польше, вернуться в Гер­манию. Дела украинцев обстояли не­сколько лучше. Все это время Скоропадский продолжал получать матери­альную помощь от ведомства «Вос­ток», адмирал Канарис из Абвера под­держивал более радикальных лидеров ОУН, а Ляйббрандт зимой 1939-1940 года организовал освобождение из тю­рем гестапо ряда украинских лидеров. Во время подготовки плана Барбарос­са весной 1941 года украинцы смогли продолжить свою антисоветскую дея­тельность при немецкой поддержке и руководстве.

После нападения Германии на СССР эмигранты снова оказались полезными. Несмотря на официальное запрещение Розенберга, эмигранты из Парижа, Бер­лина и Варшавы продолжали возвра­щаться на оккупированные немцами территории, пытаясь найти работу вра­чей, инженеров и переводчиков. Рус­ско-немецкое окружение Розенберга, а именно Ляйббрандт, Шиккеданц и фон Менде теперь стали ключевыми фигу­рами в управлении восточными терри­ториями. Наконец, была предпринята попытка использовать эмигрантов и военнопленных в воинских подразде­лениях для помощи восточному фрон­ту. Вначале при поддержке Канариса были организованы отряды ОУН, а за­тем целая армия из советских военноп­ленных под командованием генерала Власова.